Еврейское счастье военлета Фрейдсона - [23]

Я с сопровождающими прошел мимо них, кивнув успокаивающе.

Дальше был гардероб для посетителей, забитый шинелями личного состава формируемых санитарных поездов. За стойкой дремал седой дед в черной овчинной телогрейке поверх белого халата исполняющий видать сегодня роль гардеробщика.

Я, стуча костылями, направился в его сторону. Потому как резонно рассудил, что должны меня для улицы обмундировать соответствующе. Сержанты гебисткие оба сами в добротных романовских полушубках, валенках и меховых ушанках. На улице морозно не по-детски.

Тут меня окликнул второй сопровождающий. Недолужко все больше в молчанку играл.

— Куди, холера, побиг, — услышал я в спину.

— Как куда? — удивился я, оборачиваясь. — Одеваться для улицы.

— Не потрибно. У довгий направо и на вихид. Там у двори нас автобус чекаэ. В ньому пичь топиться. Жарко буде дюже.

— Не… так не пойдет, — покачал я головой и демонстративно покрутил босой ногой обутой только в тонкий кожаной тапок без пятки. — Не положено так красному командиру.

Недолужко стоял рядом и делал вид, что его это совсем не касается никак.

Второй сержант аж пятнами пошел по лицу от злости.

— А ну вороши милицями, жидок порхатий. Буде тут вин мени указвати що належить, що не належить.

Подскочил борзо ко мне и толкнул в спину, указывая направление. Я еле на ногах устоял.

Вот они — ''тараканьи бега'', - понял я. — Начались. И еще понял, что из госпиталя уходить мне нельзя, ни под каким видом. Пропаду, и звезда героя не поможет.

Уперся устойчиво костылями с паркет и лягнул со всей дури назад загипсованной пяткой этому гебистскому антисемиту в колено. Хорошо пошло. Давно известно, что чем больше шкаф, тем громче он падает.

Он и упал, заверещав, как хряк перед зарезанием.

— Ой, мамо, вин мене вбив. Ой, як боляче. Шмаляй його, Недолужко.

Недолужко, на ходу вынимая из кобуры пистолет, двинул в мою сторону. Молча. Ошибка было его только в том, что он подошел ко мне слишком близко.

А у меня в руках все же костыли. Твердые да длинные. И на гипсе я уже вполне уверенно стою.

Костылем снизу по запястью и пистолет улетел в сторону.

Наотмашь костылем по наглой упитанной морде. Нажрал, гад, ряшку на госпитальных харчах раненых объедая.

И еще тычком костыля в ''солнышко'' так, что он на задницу сел. А потом и лег.

Второй сержант гебешный все это время жалобно по-собачьи скулил с закрытыми глазами, обхватив руками травмированную коленку. В таком полушубке валяться на паркете ему было, наверное, мягко. И тепло. Не простудится.

Заорал и я.

— Тревога! Диверсанты! Тревога! Нападение диверсантов!

Не прекращая орать тревогу, подобрал пистолет от Недолужки с паркета. Оказался тривиальным ТТ. Осторожно оттянул затвор — ствол без патрона. Все по уставу. Стрелять в меня Недолужко не собирался, только попугать хотел.

Передернул затвор и повернулся. Вовремя, однако. Второй сержант, не переставая рюмить, подвывать и подскуливать, тянул из своей кобуры дрожащей рукой Наган.

— Стоять! Оружие на пол, иначе стреляю наповал, — в коридорном проеме политрук Коган картинно нарисовался в дуэльной позе, сжимая в кулаке вытянутой руки маленький треугольный пистолет богато блестящий хромом и никелем.

Дед в гардеробе тоже откуда-то вытащил короткий артиллерийский карабин и нервно дергал его затвор.

Сержант гебешный все же попытался дрожащей рукой поднять револьвер в мою сторону.

Коган выстрелил, выбив щепку из паркета рядом с валенком сержанта.

— Следующая пуля в голову, — уверенно сказал политрук. — Оружие на пол.

Сержант нехотя подчинился.

— Отбрось револьвер в сторону летчика.

Наган, вертясь, покатился по натертому паркету в мою сторону.

— Ари, подбери, — это Коган уже ко мне обратился, не спуская глаз с сержантов.

Я подобрал.

Комично, наверное, смотрюсь. В больничном халате. С загипсованной ногой, с костылями под мышками и в каждом кулаке по увесистой вороненой стрелялке.

Мужик в гардеробе стоял в полных непонятках — в кого стрелять? Вроде тут все свои. Но винтовку на всякий случай в нашу сторону направил.

Из коридора раздался топот тяжелых ботинок и через несколько секунд со стороны холла ворвались трое санитаров с винтовками, а за ними комиссар госпиталя с автоматом ППД в руках. Старой модели. Еще с рожком.

— Коган, объяснись: что происходит? — отдуваясь, потребовал полковой комиссар.

— Вот эти двое диверсантов только что попытались выкрасть из госпиталя Героя Советского Союза Фрейдсона.

Надо же, как Саша быстро соображает.

Но комиссар недоверчив.

— Кузьмич, это так? — спросил он гардеробщика.

— Точно так, товарищ полковой комиссар, эти в полушубках стали этого ранбольного пихать к дверям, а тот стал отбиваться от них костылями, поднял тревогу и кричал ''диверсанты'', - ответил он.

Недолужко лежал как бы без сознания, но ресницами хоть и редко, но подергивал. Из разбитого носа текла кровь тонкой струйкой. Главное, живой. Лишний грех на душу мне брать не хотелось.

Второй сержант, отставив тихий скулеж обиженной дворняжки, снова принялся за ''плач Ярославны'' но уже исключительно для комиссарского слуха.

— Вин мэнэ закатував. Вин мэни ногу поломав. Явне напад на спивробитника органив пры виконанни. Арештуйте його, товарищу комиссар, вин, стэрво, германьский шпигун, у-у-у-у-у… Ненавиджу!