Еврейское счастье военлета Фрейдсона - [25]

Комиссар сразу занял главное место за письменным столом, а Ананидзе усадили на традиционное место допрашиваемого. Остальные остались стоять. Мизансцена выстроена и сам Тариэлович, усаживаясь на неудобный табурет, ее прекрасно понял. Не дурак.

— Спрашивайте, товарищ комиссар, что вас интересует, — Ананидзе сделал акустический акцент на слове 'товарищ'.

— Меня интересует пока только одно, — комиссар сделал акцент на слове 'пока'. — Где личные вещи товарища Фрейдсона, которые вы изъяли из его палаты?

— Все здесь, — с готовностью ответил Ананидзе, — собраны по описи изъятия и опечатаны в одной таре.

— Почему вы до сих пор не вернули их Ариэлю Львовичу?

— А я до сих пор не уверен, что этот человек, — особист кивнул на меня, — и есть летчик Фрейдсон. Да и он сам в этом не уверен.

— Зато большевистская ячейка госпиталя в этом уверена, — заявил комиссар.

— Воля ваша, но я остаюсь при своем мнении, — сжал губы Ананидзе.

— Выдайте товарищу Фрейдсону его вещи. При нас, — комиссар был настойчив. — Он при нас же примет их у вас по описи.

— И составим акт, — особист нашел себе простор для маневра.

— Обязательно, — согласился с ним комиссар.

— Вы позволите достать ключи из кармана?

— Доставайте.

Ананидзе опасливо косясь на санитара, что стоял в углу с винтовкой наперевес, медленно достал из галифе тяжелую связку ключей. Также медленно, чтобы никого не спровоцировать на силовые действия, встал и, сделав два шага, опустился на корточки у большого двухэтажного несгораемого шкафа.

Коган опасливо вынул из кармана компактный ''маузер'' и прикрыл его ''ухом'' галифе. Но вопреки его опасениям особист не стал вынимать из сейфа оружие. В его руках был безликий холщевый мешочек, завязанный у горла и опечатанный сургучом по завязке.

— Коган, бери табуретку и садись писать акт и опись, — приказал комиссар.

Политрук пристроился с торца стола, придвинув к себе стопку писчей бумаги и бронзовую чернильницу в виде пасторальной избушки. Попробовал на палец перо и, удовлетворенно подвинув под себя ногой табурет, на котором сержант Недолужко писал протокол, уселся в позе готовности. Разве что еще откинул крышку чернильницы — крышу избушки.

Комиссар кивнул ему и Коган вывел каллиграфическим почерком

''Акт вскрытия тары спецхранения без опознавательных знаков.

Москва. 1-й Коммунистический красноармейский госпиталь. 4 января 1942 года.

Выдал — уполномоченный Особого отдела при 1-ом коммунистическом красноармейском госпитале политрук Ананидзе А.Т.

Принял — старший лейтенант ВВС Фрейдсон А. Л.

В присутствии комиссара госпиталя полкового комиссара Смирнова. Ф.Ф. и политрука госпиталя старшего политрука Когана А.А.

Тара представляет собой холщевый мешок, опечатанный по всем правилам личной сургучной печатью уполномоченного Особого отдела. Печать сломана, и тара вскрыта при всех указанных в настоящем акте.''

Ананидзе первым делом достал из мешка опись и передал ее комиссару. А дальше на стол посыпались ништяки, которые особист озвучивал, а комиссар отмечал в описи карандашной птичкой. Коган все дублировал в акте чернилами. Прямо конвейер бюрократов.

— Девятнадцать пачек папирос, — унылым голосом озвучивал особист свои действия, выкладывая их на стол.

— Конкретно, каких по сколько? — спросил Коган.

— А какая разница? — пожал плечами Ананидзе.

— Но все же?

— Двенадцать пачек папирос ''Nord'', одна пачка папирос ''Ява'', две пачки папирос ''Беломорканал'' и четыре пачки папирос ''Пушки''.

— Так и запишем, — скрипел перышком Коган.

А комиссар с любопытством, как будто бы раньше папирос не видел, разложил пачки по столбикам одинакового названия.

А я во все глаза смотрел на свои новоявленные богатства. Воистину ''Не было ни гроша, да вдруг алтын''.

Часы штурманские наручные фирмы ''Longines'' с тремя шкалами на черном циферблате в стальном корпусе. Ремешок кожаный толстый и очень длинный.

— Не ходят, — с некоторым злорадством в голосе прокомментировал их Ананидзе, поднеся часы к уху.

Медная зажигалка ''Zippo''.

— Не горит, — захлопнув крышку поставил он зажигалку на стол, после того как наглядно продемонстрировал, что действительно не горит. Однако кремень искры пускал, а бензином разживемся

Странная опасная клинковая бритва в деревянном футляре без складных ручек, помазок, початая пачка порошкового мыла, серебряный широкий стаканчик, расческа, кажется, тоже серебряная в чехле, зеркальце круглое в резной нефритовой оправе размером с ладонь — все это упаковано в жесткий кожаный несессер с тисненым драконом на крышке.

Шелковое кашне.

Шелковый подшлемник.

Кожаный меховой шлемофон

Очки-консервы летные с затемненной верхней частью стекол.

Перчатки-краги.

Орден ''Знак почета''.

Маленький пузырек от духов ''Ша нуар'', но не с духами, а с бензином. ''Для зажигалки'' — догадался.

''Знатное наследство'', подумал я, подписывая акт с описью.

Мешок с ништяками отдали мне. Нести его, опираясь на костыли, было неудобно. Но я терпел.

Сейф и ящики письменного стола опечатали одновременно двумя пластилиновыми печатями — комиссара и особиста. Также опечатали и входную дверь кабинета. О чем, кстати, также был составлен акт, который подписывали уже в коридоре комиссарской самопиской с золотой ''паркеровской'' стрелой на колпачке.