Еврейское счастье Арона-сапожника. Сапоги для Парада Победы - [10]
И неожиданно свое горячее выступление заканчивал:
— Прошу вас, уважаемые, ссудите мне один рубль до субботы. Халы купить не на что. Почтенные евреи кудахтали, вытаскивали руками, но, в конечном итоге, Цабель искомый рубль получал. Кстати, не было случая, чтобы он долг когда-либо вернул.
На самом деле, несмотря на насмешки, Цабель-воздух шифт-карту таки получил. И укатил в свою Америку, одолжив у всех денег, кто сколько дал.
Таким образом, он почти один со своим семейством остался жив из нашего штеттле. Как там сложилась судьба ребят, наших друзей, я же знаю. Уверен — сложилась.
Уже в Хайфе, почти «сто» лет спустя, я получил письмо от Бэнциона, старшего сына дяди Цабеля-воздуха. Не могу не привести его.
«Арон, Арелька-сарделька. Доброго здоровья. Как мир тесен. На нашем Брайтоне встретил твою сестру, Хану, что бежала от немцев с Беней-американцем. Что мы сделали? Выпили в память о всех наших, погибших в местечке. Заказали в синагоге кадиш[31].
И нет у меня слов, когда вспоминаю я и Мотю, Файтла-Байтла, Фиму-булку и всех твоих.
Вечная им память и наша любовь да пребудет с ними в веках.
О нас что писать? Мы, как все американцы, то есть американские евреи. То есть вот смотри, как. Папе уже лет много, он писать не может, но в делах биржи разбирается, слава Богу, по-прежнему. Все ждет, когда же придет первый миллион. Я Бэнцион, твой Бэнци, иногда меня зовут здесь почему-то Борух. Так вот, я закончил университет в Техасе на юриста-международника. И что ты себе думаешь? Многие годы работаю главным раввином Нью-Йорка. Не удивляйся, нами руководят и управляют. Всевышнему значит понадобилось мое служение.
Ты должен помнить и Лайзера моего среднего, который рвался в провизоры. Даже уехал в Англию. И что? таки стал — писателем. Его книги по секрету — я ни одной не могу закончить. Видно, слишком заумно. И что меня пугает — в каждой в конце фраза: продолжение следует. Но пока следуют деньги. Скажу тебе, Арон, если точнее: деньги платят за его книги, то мир катиться. Вэлвэл наш уже давно генерал, две звезды, военно-морские силы. А Нехамка-театр поет до сих пор. Голос — превосходен, но мы ее не видим совершенно. Гастроли. Стала совершенно американка. На все мои советы отвечает:
— Бэни, пока возможно делать деньги, их нужно делать. А то Бог помогает только вам, раввинам.
Во, какая нахалка.
Мама рисует и довольна. Но хочет почему-то в наш городок, о котором мы все скучаем. Посылаю тебе, Ареле, старую фотку, когда мы еще только-только приехали в Америку. Обнимаю тебя, Ареле. Пусть Бог хранит тебя
Твой Бэнцион,
Раввин Нью-Йорка».
Глава VII
Все — в СССР
Однако, время шло. Прошло мое 13-летие. Я вступил в зрелый возраст и был допущен посещать шинок или корчму или, как его называл, важничая, хозяин Нюма Вайсброт — кофейню. Я и не знал, что еврейская кофейня является тем, что сейчас называют «средства массовой информации».
В субботние дни в кофейне собирались евреи. Еврейские люди в основном обсуждали только политику. Я узнал многое. Оказалось, в России царя скинули и наступила власть рабочих и крестьян. (Правда, в последующем я в СССР видел всякую власть, но только не рабочих и крестьян).
И Россия стала называться СССР. В кофейне образовались различные группы или партии, как они себя называли. Одни, во главе с дядей Зямой Либовым, что держал в нашем городке молочную лавку, были за СССР. За государство рабочих и крестьян. Зяма с пеной у рта доказывал, как хорошо свободному народу трудиться на свободной земле.
— А сейчас чем тебе и кто мешает твое молоко продавать, пока оно не скисло? — возражал ему мой папа. — Что думаешь, в СССР нет полиции? Или как ее зовут? И нет порядка, а только сплошная свобода? Да вот и нет. Поговори, кто к нам перебежал. Узнаешь.
— Да что узнавать. Перебежали ясно — враги. И клевещут. А кто их здесь поддерживает. Бродские да Шмоцкие, которые нашу кровь литрами пьют, — горячился Либов.
— Да, уж всю кровь, пожалуй, выпили. Вот от этого ты такой бледный да тощий, — под смех всего шинка ответствовал отец. На самом деле смешно. Дядя Зяма был огромного роста, и цвет лица напоминал «кровь с молоком».
В любую свободную минуту Зяма бросался в бой за Россию, которая уже давно называлась СССР-ом.
В основном, с ним не спорили. Все евреи шинка внимательно наблюдали за красивой молодой еврейкой аж с самой Варшавы.
Звали ее не то Фрума, не то Фира. Да это и не очень важно. Важно то, как глядел Зяма на эту хрупкую, с зелеными глазами пришелицу вроде из другого мира.
Да, глядел на нее дядя Зяма, или Зяма-молочник. Теперь, через многие десятилетия, и я вижу себя в штеттле, так же как и Зяма, смотрящем на девочку Ханелю.
Посетители шинка вроде бы ее, эту не то Фиру, не то Фруму, даже и побаивались немного. Особенно, когда подвыпивший посетитель попытался хлопнуть ее по попе. Ну, вроде ничего такого. Она, Фира-Фрума, словно играючи, ударила этого незадачливого ребром ладони по шее. Пришлось нести его домой.
А в шинке шептались: «…еще бы, она на царской каторге была, даже утопила одного охранника…»
