Еврейские пираты Карибского моря - [76]

Тревожные письма от Линча сообщили королю, что губернатор Кубы нанял каперов для захвата британских судов, а ямайские буканиры, объявленные вне закона, перебежали на Тортугу и теперь действуют во благо Франции. Линч заявил, что потратил собственные деньги на укрепление обороны Ямайки, и хвалил Модифорда за то, что тот держал буканиров на коротком поводке. Без угрозы со стороны пиратов испанцы не собирались соблюдать условия мира с презренными протестантами, завладевшими их островом. Линч заканчивал отчаянным заявлением: «Боюсь, все будет потеряно, если мы не получим один-два фрегата для защиты острова»[459].

В ответ на это письмо Карл вызвал Моргана и спросил его совета о защите острова. Ответ пиратского вожака так впечатлил короля, что тот решил отозвать Линча и отправил на Ямайку Моргана, произведя последнего в вице-губернаторы. Морган, самоуверенный, как всегда, в ответ заявил, что готов занять этот пост, но просит сначала присвоить ему рыцарское достоинство, а также назначить его друга Модифорда главой ямайской судебной палаты. Король согласился. Узнав об этом, потрясенный Линч писал: «Испанцы очень встревожены фавором адмирала при дворе и его предстоящим возвращением в Индии. Его назначение подольет масла в огонь». Что же до своей отставки, Линч приветствовал уход со своего поста и предвкушал возвращение в Англию: «Никто не получает эту должность с большей радостью, чем та, с которой я ее оставляю»[460].

Шестого марта 1675 года в Порт-Рояль прибыл сэр Генри Морган. На следующий день он отправился на встречу с Линчем, а также колонистами и торговцами, составлявшими Совет Ямайки. Они хотели мира и боялись возвращения скандально известного пирата. Эти господа так или иначе наживались на работорговле, причем не столько покупали для себя, сколько продавали рабов в испанские колонии. Последнее, чего они могли желать, так это возвращения старых буканирских времен, когда такая торговля была невозможной. Зачем ямайскому колонисту горбатиться в поле, если можно присоединиться к пиратам и немедленно получить долю добычи? Испанцы, в свою очередь, не будут пускать в порты английских торговцев, так как любой из них может оказаться пиратом. Торговля и пиратство не могут сосуществовать.

Но члены Совета тревожились понапрасну. Морган, сменивший старый наряд на камзол, более подходящий его новому статусу и блиставший королевскими наградами, сообщил, что получил приказ в дальнейшем противодействовать пиратству. Эту политику подтвердил и новый губернатор Ямайки лорд Вон, прибывший через неделю. Люди, знавшие Вона, называли его «самым похотливым типом своего времени»[461], что не мешало лорду слыть поэтом и покровительствовать искусствам. Предпочитая царствовать на острове рабов, а не буйных и недисциплинированных пиратов, он поддержал колонистов.

Тем временем все ожидали прибытия из Суринама английских специалистов по производству сахара. В 1674 году Новый Амстердам окончательно перешел в руки англичан — в обмен на Суринам. Английские фермеры, жившие в этой колонии, начали искать новое место жительства. В апреле 1675 года три судна должны были перевезти около сотни семей на Ямайку. Историки полагают, что именно суринамские поселенцы привнесли необходимые знания и навыки, позволившие превратить остров в огромную плантацию сахарного тростника, ставшего главным источником доходов Британской империи. Чтобы завершить работу, требовалась дешевая рабочая сила. Одиннадцатого мая 1675 года Совет Ямайки, где заседали в основном землевладельцы, обратился к Королевской африканской компании и потребовал больше рабов. Годом ранее компания прислала на Ямайку 2320 негров. В ответ на новую просьбу были высланы четыре транспорта с 1660 рабами[462].

В начале 1675 года Абрахам Коэн узнал, что может спокойно вернуться на Ямайку, ничего не опасаясь, так как на острове снова был его союзник Модифорд. Он также выяснил, что король Карл разрешил суринамским евреям поселиться на Ямайке. Так как монарх отверг требование об изгнании евреев, Бистон и прочие спрятали когти и занялись улаживанием своих дел. Коэн решил воспользоваться этим и затеряться среди новоприбывших. Однако когда он прибыл на остров и предъявил права на собственность, то неожиданно столкнулся с трудностями — на этот раз с другой стороны. К суду Коэна привлек его брат.

Как помнит читатель, в 1671 году, уезжая с острова, Абрахам Коэн попросил брата Мозеса приглядеть за его собственностью. Тогда такое решение казалось хорошей идеей, так как, хотя Мозес и не входил в число шестнадцати евреев с документами о натурализации, он был пиратом и другом Моргана, и поэтому никто не решался оспорить его положение.

В суде Мозес потребовал платы за годы трудов в качестве хранителя собственности брата. Дело было улажено в мае 1675 года. Абрахам признал, что «задолжал брату Мозесу Коэну Энрикесу жалованье за два года и семь месяцев», в течение которых Мозес работал на него[463]. Абрахам отдал брату ферму стоимостью сто фунтов стерлингов, а также сорок коров и лошадей.

Сам по себе иск выглядел незначительным. На суде председательствовал не кто иной, как Модифорд. Именно он поставил свою подпись под соглашением. Однако надо учесть, что оба брата находились в солидном возрасте (им было за шестьдесят) и обладали немалым состоянием, так что речь шла не только о деньгах. Судя по всему, Мозес заболел золотой лихорадкой и захотел получить свою долю от рудника Колумба. Так или иначе, но Абрахам Коэн пал духом. Одно дело — нарушить приказ короля, инсценировать свою смерть и дважды приезжать на запретный для него остров, избегая встречи с Бистоном и его единомышленниками. Совсем другое — обнаружить, что родной брат пытается чинить препоны в предприятии, над которым он трудился двадцать лет, с тех пор как впервые услышал о золотом руднике. Через несколько месяцев после улаживания иска Коэн продал свою землю и отказался от поисков, и с тех пор мы уже ничего нового не услышим о евреях, разыскивавших золотой рудник Колумба