Еврейские народные сказки. Том III. Сказки евреев арабских стран - [141]
Седьмой персонаж, правитель, чаще всего остается почти за гранью действия. Отношения между персонажами, как и последовательность эпизодов, могут варьироваться.
Первая версия, которая, скорее всего, представляет собой именно эту историю, появляется в «Жизнеописании Эзопа», которое было написано грекоговорящим египтянином, вероятно, в I–II вв. н. э. Вполне возможно, что оно опирается на более раннюю популярную литературу или устную традицию. Это история о вдове и крестьянине, который тоже прикинулся вдовцом, чтобы подобраться к скорбящей вдовушке, и, пока утешал и ласкал ее, потерял своих быков. В завершение истории крестьянин произносит такую фразу: «Женщина, теперь и у меня есть над чем погоревать», что делает мишенью для шуток крестьянина, а не вдову. Остальные персонажи в этой сказке отсутствуют, поэтому ее нельзя считать частью литературной истории данного фольклорного сюжета.
Вторая античная версия, в которой присутствуют все роли, характерные для данного фольклорного сюжета, и их отношения между собой, появляется в I в.н. э. на территории стран Средиземноморского бассейна. До нас она дошла в двух редакциях на латыни: как сказка в менипеевой сатире, известной как «Сатирикон» (или «Сатиры») Гая Петрония Арбитра (ум. 66 н. э.), и как притча в стихах, написанная Федром (I в.н. э.). Петроний вставил историю, позднее названную «Матрона из Эфеса», как развлекательную интермедию, которую рассказывает поэт Эвмолп (гл. CXI). Переводчики Петрония на английский отмечают, что эта история «считалась “милетским рассказом” — так назывались короткие непристойные истории, первое упоминание о которых встречается в I в. до н. э.» [3].
Аристид, которому приписывалось авторство «Милетских рассказов», похоже, был литературным персонажем, ассоциированным с определенным жанром, как и Эзоп. Только в «Милетских рассказах» нет морали. Это непристойные истории эротического толка. Сизенна перевел некоторые их фрагменты на латынь; возможно, Петроний прочел историю о матроне из Эфеса в одной из таких популярных книг или узнал из устной традиции.
Вторую версию, написанную в стихах на латыни, где не упоминается место жительства вдовы, представляет басня Федра (I в.н. э.) [4], но она присутствует только в рукописи, найденной Н. Перотти в XV в.
Версии Федра и Петрония похожи друг на друга, за исключением того, что у Петрония упомянуто место действия, а у Федра — нет.
В Средние века с историей «Матрона из Эфеса» происходят изменения, которые можно заметить и в одном из еврейских средневековых пересказов этой истории (см. ниже). Фигура любовника претерпевает радикальную нарративную трансформацию: он уже не стражник, а вор, который снял труп с виселицы и похоронил его. Зная, что за это его ожидает наказание, он убегает и, ища, где бы спрятаться, находит любовь горюющей вдовы.
Мария Французская (конец XII в.) рассказывает эту историю как притчу [5]. В ином литературном контексте — в «Романе о семи римских мудрецах» — эта история становится одной из ключевых в рамочном нарративе. Там она получила название «Видуа» («Вдова») [6] и в результате нарративных трансформаций стала больше напоминать данную историю. Во-первых, все три мужских персонажа в сказке: умерший муж, повешенный преступник и стражник — названные братья-рыцари. Любовником вдовы является стражник, как и в версии Федра и Петрония, и вдова предлагает заменить труп преступника трупом ее покойного мужа. Но для того, чтобы в подмену поверили, ей приходится нанести трупу серьезные увечья. В еврейских версиях, как средневековых, так и современных, нанесенные увечья не настолько жестоки по сравнению с другими версиями сказки. Действия вдовы вызывают отвращение у ее любовника-рыцаря, и он отказывается на ней жениться.
«Вдова» в еврейской традиции
Еврейские издатели неохотно включали эту сказку в канонизированные книги и даже в поздние антологии. В поздней Античности, когда влияние греко-римской культуры на еврейскую было очень велико, эта история практически не встречается. В Вавилонском Талмуде есть только одно упоминание мимоходом «истории об одной женщине, [которая] вынесла его» (ВТ, Кидушин 80b). Это упоминание появляется в конце длинной дискуссии на две темы: похороны мертвого ребенка и отношения между горем и страстью. В оригинальном тексте на арамейском неясно, к кому относится местоимение «его». Раши, р. Шломо Ицхаки (1040–1105), наиболее известный средневековый комментатор Танаха и Талмуда, предполагает, что речь идет о женщине, которая несла хоронить живого ребенка, говоря всем, что он мертв, чтобы она могла без лишних глаз удовлетворять свою похоть. Но более ранний комментатор, р. Хананель из Кайруана (ок. 990-1055/1056), растолковывая эту аллюзию, вкратце пересказывает историю о «Матроне из Эфеса» [7].
В Средние века эта история встречается во многих изданиях «Романа о семи римских мудрецах», но отсутствует в переводе его на иврит — «Мишлей Сендебар» («Истории Сендебара»). Эта сказка появляется в литературе на иврите только в ХП-ХШ вв. в двух сочинениях, одно из которых было написано в Испании, а другое — на юге Франции. Первое сочинение — это «Сефер га-Шаашуим», автором которого является врач Йосеф бен Меир ибн Забара из Барселоны (1140) [
