Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины» - [18]
Если у Ганновера не оказывается для Доминика ни одного светлого штриха, ни одного оправдывающего слова, то это вызывается стремлением еще рельефнее оттенить все высокие качества героя повествования — Вишневецкого.
Князь Иеремия Вишневецкий, ожесточенно и упорно борющийся с восстанием, совершенно непримиримо и решительно отвергающий всякие компромиссные решения, готовый биться до конца за восстановление «старого порядка» на магнатской Украине, — вот кто в глазах Ганновера олицетворяет воинскую доблесть, ум, благородство и даже высшую справедливость. Мерилом благородства Вишневецкого для Ганновера является, конечно, в первую очередь, его отношение к евреям. И здесь Ганновер впадает прямо-таки в безграничную апологетику. Он безоговорочно причисляет Вишневецкого к сонму «благодетелей Израиля»:
«Князь Вишневецкий (да будет благословенна его память), — повествует летописец, — был грозный в этот час со своим войском в Заднепровье. Он относился чрезвычайно благожелательно к евреям и как военачальник не имел себе равных в государстве. Князь Вишневецкий отступал со своим войском по направлению к Литве, а вместе с ним бежало около 500 хозяев-евреев… Когда грозила опасность с тыла — он приказывал евреям идти впереди; когда опасность была спереди, он выступал вперед, как щит и панцирь, а евреев оставлял позади»[75].
Так, на протяжении всего повествования еврея-летописца, Вишневецкий выступает как мужественный защитник евреев и благородный мститель за них[76]. Жесточайший и кровожадный «князь Ярема» украинских хронистов и народных песен превращается под пером нашего летописца в носителя высшей правды и милосердия. Кровавые «подвиги» Вишневецкого, его карательные экспедиции описываются Ганновером с глубочайшим сочувствием и подлинной радостью. В соответствии со своей классовой позицией он видит в этих расправах с восставшими казаками, крестьянами и мещанами не акт классового террора и мести, а восстановление попранной справедливости. Ганноверу настолько чужда была мысль о возможности оправданий восстания с какой-либо точки зрения, что он готов был даже утверждать, что и сами крестьяне признали кровавую расправу над ними вполне заслуженным возмездием…
Немало внимания уделяет Ганновер и описанию военных операций Вишневецкого. И тут апологетический тон не покидает хрониста. Если ему верить, Вишневецкий не знал ни одного поражения. Если он был вынужден отступить, то это только мудрый стратегический маневр[77]. Если битва, в которой он участвует, кончается поражением польских войск, это случается только потому, что ему помешали (так изображает Ганновер битву под Пилявцами); если Збараж устоял в долгой осаде, это опять-таки исключительно заслуга Вишневецкого[78].
Для Ганновера нет сомнений, что Вишневецкий был крупнейшим польским военачальником и что он по своим воинским талантам превосходил и Хмельницкого. Он убежден, что будь во главе польской армии Вишневецкий, она легко и быстро разбила бы восставших. Отсюда понятно, с какой горечью и раздражением повествует Ганновер об интригах, направленных против Вишневецкого и имеющих своей целью не допустить его к руководству армией. Для него всякий, кто противодействует выдвижению Вишневецкого на пост гетмана, является по существу прямым пособником Хмельницкого. Если верить Ганноверу, самому Хмельницкому удалось ловким маневром отстранить своего опаснейшего врага Вишневецкого от командования польской армией. После защиты Збаража, в которой так отличился Вишневецкий, «король возвеличил князя Вишневецкого над всеми панами и назначил его главнокомандующим всего польского войска». Тогда Хмельницкий уплатил татарскому хану выкуп за пленных гетманов Потоцкого и Конецпольского. «Делал он это не из любви к гетманам, а из ненависти к князю Вишневецкому и из опасения, что тот станет военачальником… Король и все паны были поражены, узнав, что гетманы отпущены татарским ханом, они не знали истинной причины этого, и король восстановил обоих гетманов в их прежних должностях»[79].
Уделив так много внимания коварным интригам, которые плелись вокруг Вишневецкого его многочисленными завистниками и недругами, Ганновер в этом же плане объясняет неожиданную кончину своего героя. «В это время паны преисполнились завистью к князю Вишневецкому, слава которого все время возрастала. И они дали ему отравленный напиток. И умер князь Вишневецкий. Да будет благословенна его память»[80]. В данном случае мы имеем дело не с домыслом нашего хрониста: он повторяет ходившие тогда в широких кругах населения слухи. В самом деле, при острой борьбе противоречивых интересов и честолюбий вокруг поста гетмана с трудом можно было поверить в «естественность» внезапной кончины наиболее удачливого претендента
