Я нашел свою повозку у подножия Монсениса. Не могу сейчас вспомнить, почему я так дорожил этой повозкой, ставшей, как вы сейчас увидите, непосредственной причиной моих несчастий.
Истинной причиной их было, вероятно, ужасное проклятие, посланное мне вслед Катриной. Должно быть, голос этой женщины, живой и страстной, молодой (ей было всего двадцать лет), прекрасной, чистой (ибо она принадлежала только мне, которому хотела служить и угождать как своему мужу), нашел путь к господу и умолил его сурово наказать меня.
Я купил паспорт и лошадь. Находясь у подножия Монсениса, не знаю почему, я подумал, что это граница, и решил на свои пятьсот франков заняться по пути контрабандой. Я накупил часов, которые спрятал в своем потайном ящичке, и с гордо поднятой головой проехал мимо заставы. Таможенные досмотрщики крикнули мне, чтобы я остановил лошадь. Я, столько раз уже провозивший контрабанду, спокойно вошел в помещение караула. Таможенные досмотрщики сразу же направились к повозке: по всей вероятности, меня предал часовщик; они забрали у меня часы и наложили, кроме того, штраф в сто экю. Я им дал пятьдесят франков, и они меня отпустили; у меня оставалось только сто франков.
Это несчастье отрезвило меня. «Как, — думал я, — в один день, в одну минуту уменьшить капитал с пятисот франков до ста! Я продам, конечно, лошадь и повозку, но отсюда до Зары еще далеко».
Пока я предавался этим мрачным мыслям, меня нагнал таможенник; он бежал за мной, крича: «Давай скорей двадцать франков, проклятый еврей! Мои товарищи обманули меня, они дали мне пять франков вместо десяти, и мне еще пришлось гнаться за тобой!»
Уже смеркалось. Этот человек был пьян и оскорбил меня. «Как, — подумал я, — отдать ему деньги и еще уменьшить жалкую сумму в сто франков, которая у меня осталась?» Таможенник схватил меня за шиворот; дьявол одолел меня: я ударил его ножом и сбросил в поток, шумевший ниже дороги, футах в двадцати. Это было первое преступление в моей жизни. «Я пропал», — подумал я.
Подъезжая к Сюзе, я услышал позади себя шум. Я погнал лошадь галопом. Она понесла, я не смог удержать ее, повозка опрокинулась, и я сломал себе ногу. «Катрина меня прокляла, — подумал я. — Бог справедлив. Меня узнают и через два месяца повесят».
Ничего этого не случилось.
. . . . .
