Еврей - [2]

Братья ее тайком наживались, подчищая все золотые монеты, какие только проходили через их руки. (Они погружали цехины и наполеондоры в азотную кислоту.) Фурьер попал в тюрьму, а брат его, помощник кассира (pagatore[2]), боясь навлечь на себя подозрение, не предпринимал ничего для освобождения брата. Стелла не просила меня пойти в крепость; я сам тоже об этом не заводил разговора, но предложил ей ждать меня на следующий день к вечеру...

— Однако мы как будто еще далеки от проклятия, жертвой которого вы оказались во Франции, — заметил я.

— Вы правы, — ответил еврей, — но если вы мне не позволите досказать в нескольких словах историю моей женитьбы, — а я обещаю быть кратким, — то я замолчу совсем. Не знаю почему, но сегодня мне хочется говорить о Стелле.

— Благодаря моим стараниям мне удалось устроить фурьеру побег. Братья обещали мне руку сестры и вызвали из Инсбрука своего отца, бедного еврея. Я нанял квартиру, уплатил за нее вперед и кое-как обставил ее. Мой тесть обошел всех своих родственников в Венеции и известил их, что выдает свою дочь замуж... Наконец, после целого года моих стараний, накануне свадьбы он сбежал, похитив больше шестисот франков, собранных им для дочери у родственников. Дело было так: он с дочерью и я отправились в Мурано полакомиться салатом — и тут он внезапно исчез. В это самое время мои будущие свояки вывезли из моей комнаты мебель, за которую, к несчастью, еще не было полностью уплачено.

Я потерял всякий кредит; мои свояки, которых за последний год всегда видели вместе со мной, рассказали купцам, у которых я забирал товар, что я нахожусь в Кьяцце, где занимаюсь торговлей, и что я послал их к ним за товаром... Таким образом, путем мошенничества они присвоили себе более чем на двести франков товара. Я понял, что мне надо бежать из Венеции; я устроил Стеллу нянькой к тому самому ювелиру, который давал мне для продажи ожерелья.

На следующий день рано утром, закончив свои дела, я отдал Стелле двадцать франков, оставив себе только шесть, и скрылся. Никогда еще я не впадал в такую нищету, и вдобавок ко всему меня считали вором. К счастью, прибыв в Падую, я догадался написать всю правду тем венецианским купцам, у которых мои свояки обманным путем выманили товар. На следующий день я узнал, что был отдан приказ о моем аресте, а итальянские жандармы шутить не любят.

Один известный падуанский адвокат ослеп, и ему понадобился слуга, чтобы водить его. Несчастье сделало его таким сварливым, что он менял своих поводырей каждый месяц. «Бьюсь об заклад, — сказал я себе, — что меня он не прогонит». Я поступил к нему и на следующий день, когда он скучал в одиночестве, — так как никто не заходил навестить его, — я рассказал ему историю моей жизни. «Если вы не спасете меня, то меня на днях арестуют». «Арестовать моего слугу! — воскликнул он. — Ну, этого-то я не допущу!» Одним словом, сударь, я вошел к нему в милость. Он рано ложился спать, и в скором времени я получил от него разрешение заниматься торговлей в падуанских кафе с восьми часов вечера до двух часов ночи, когда богатые падуанцы расходятся по домам.

За полтора года я скопил двести франков. После этого я попросил адвоката дать мне расчет. Он ответил, что в своем завещании он оставит мне значительную сумму денег, но что никогда меня не отпустит. «Зачем же ты разрешил мне заниматься торговлей?» — подумал я про себя и убежал от него. Вернувшись в Венецию, я уплатил все долги, что доставило мне много чести; я женился на Стелле и научил ее торговать; теперь она справляется с этим делом лучше, чем я.

— Так госпожа Филиппо — это ваша жена? — воскликнули слушавшие.

— Да. А теперь, господа, я перейду к своим странствиям и к истории с проклятием.

У меня уже составился капитал более чем в сто луидоров. Скажу вам, что я помирился с моей матерью, которая после этого снова обобрала меня, а затем помогла также и сестре обокрасть меня. Я уехал из Венеции, убедившись, что, пока я буду жить там, меня будет обирать моя семья, и поселился в Заре, где дела мои пошли на лад.

Хорватский капитан, которому я поставил часть обмундирования для его роты, сказал мне однажды: «Филиппо, хотите разбогатеть? Нас посылают во Францию. Имейте в виду, что я, хотя никто этого не подозревает, друг барона Брадаля, нашего полковника. Поезжайте с нами маркитантом. Вы хорошо заработаете, но это занятие будет для вас только предлогом; полковник, с которым я для вида нахожусь в натянутых отношениях, на самом деле поручает мне все поставки для полка; мне нужен толковый человек, и я остановил свой выбор на вас».

Что делать, господа, я не любил больше мою жену!

— Как! — воскликнул я. — Вашу бедную Стеллу, которая была вам так верна!

— Да, господа, я любил только деньги. И как я их любил!

Все рассмеялись, столько подлинной страсти было в восклицании еврея.

— Я был назначен маркитантом и уехал из Зары. После сорокавосьмидневного перехода мы добрались до Симплона. Пятьсот франков, которые я взял с собой, превратились в полторы тысячи, и, кроме того, я приобрел прекрасную крытую повозку и пару лошадей. В Симплоне начались мои несчастья. Я чуть не погиб: мне пришлось двадцать две ночи провести на морозе под открытым небом.