Евреи в русской армии: 1827-1914 - [60]

. Те же кантонисты, которые страдают телесными недостатками либо не отличаются усердием в науках, а также кантонисты из евреев, не принявших православной веры, должны быть увольняемы к родителям до достижения ими двадцати лет^{438}. (Иудаизм, по букве закона, приравнивался к телесным недостаткам.) По достижении двадцатилетнего возраста они подлежали призыву^{439}. Еврейские семьи, уверенные в силе закона и жаждущие вернуть себе хоть на пару лет своих детей, буквально завалили управляющего училищами военного ведомства прошениями уволить их детей-кантонистов в отпуск до достижения совершеннолетия. Обилие этих прошений позволяет предположить, что родители обращались с просьбой о возвращении всех детей-кантонистов, как выкрестов, так и оставшихся в своей вере. Это может означать, кроме всего прочего, что утверждения крупнейшего специалиста по еврейским кантонистам Никитина о том, что родители-евреи отрекались от выкрестов-детей, не заслуживают доверия. Наоборот, государство законом запрещало родителям-евреям ходатайствовать о возвращении им детей, принявших православие, — что, к слову, могло быть еще одним аргументом к отпадению в среде крещеных кантонистов^{440}.

Прошения, составленные на основе довольно грамотных отсыпок к закону и отличающиеся простотой и ясностью доводов, поначалу натолкнулись на бюрократическую отписку: «…такой-то (имярек) не может быть уволен, поскольку нет на сие закона»^{441}. Однако, поскольку закон существовал и можно было ожидать последующих жалоб на непринятие решения, кантонистов в спешном порядке закабаляли. Их отправляли в мастеровые команды и, видимо, не сообщая им о ходатайствах родителей, заставляли подписывать трудовые контракты с мастерами и ремесленниками^{442}. У мастеровых был другой статус, никакие увольнения им не полагались, кантонисты вновь оказывались крепостными военной машины. Однако поток прошений вынудил Управление военных училищ найти хоть какое-то оправдание нежеланию следовать букве закона.

Доклад по Управлению 1859 г. отличался двумя замечательными обстоятельствами. Во-первых, его автор, генерал-адъютант Сухозанет, упомянул, что в командах при военных училищах состоит до тысячи двухсот малолетних евреев, не принявших православную веру. Речь, таким образом, шла о судьбе не единиц и не десятков кантонистов. Во-вторых, Сухозанет продемонстрировал чудеса казуистики, оправдывая действия Управления в обход закона. «Кантонисты из евреев, — писал Сухозанет, — рекруты по наборам, и потому они под правила 25 декабря 1856 года об увольнении солдатских детей в свободные податные звания не подходят». Действительно, евреи-кантонисты — не солдатские дети, а рекруты, однако приказ 144 от 1859 г. («малолетних кантонистов снабжать билетами и увольнять») подразумевал всех кантонистов, а не только солдатских детей^{443}. Тем не менее мысль Сухозанета была ясна: закон на евреев не распространять. Поэтому и его особое соображение — для сокращения расходов казны отдавать рекрутов родственникам с последующим представлением на службу — осталось на бумаге. Хорнес Рубин, отец кантониста Бениамина, ссылаясь на слабое здоровье сына, просил отпустить его в отпуск до совершеннолетия: для поправки здоровья и в соответствии с законом. Военный врач, проводивший освидетельствование годности евреев-кантонистов, отмечал: «Бениамин… крив на левый глаз, малого роста, худосочный, полезно отдать родственникам для укрепления здоровья. Если достигнет совершеннолетия (sic!), то годится в мастеровую команду». Начальство на местах решило иначе — евреев домой в отпуска не увольнять, сдавать в мастеровые, родителям отвечать, что на тех, кто отдан по контракту на обучение ремеслу, приказ не распространяется. Иван Береговой, русский кантонист, составлял по просьбе еврея Иосифа Бродянского ходатайство с просьбой отпустить к нему Бродянского-младшего. Как и многие другие, эта бумага осталась без последствий, поскольку армия управлялась не законами, а распоряжениями и соображениями средней военной бюрократии, которой закон был не указ^{444}. Родители еврейских рекрутов ошиблись дважды: когда в 1827 г. оплакивали судьбу своих детей, как им казалось, навсегда уходящих из семьи и общины, и в 1859-м, когда надеялись, что им вернут детей-кантонистов.

После начала милютинской реформы в армии кантонисты в войсках продолжали существовать как некая отдельная прослойка, подчиняющаяся по инерции дореформенным правилам^{445}. Более того — по некоторым косвенным свидетельствам, малолетних продолжали брать в армию даже тогда, когда и батальоны были уже расформированы. Так, в 1860 г. в м. Тростянец некий Ицко Дихтерман самоотверженно бросился спасать еврейских мальчиков от рекрутского набора (его судили и в конце концов оправдали)^{446}. Восемь лет спустя, 25 сентября 1868 г. в Военное министерство был направлен рапорт от начальника Собственного Его Императорского Величества конвоя, где, как оказалось, служили кантонисты «как из евреев, так и перекрещенные». Именно в связи с ними возник вопрос, должны ли они служить, как солдатские дети, — с восемнадцати лет в течение двенадцати лет — или по другим правилам? Оказалось, что после расформирования батальонов военачальники поступали как им заблагорассудится: одни отдавали кантонистов из евреев родителям на попечение; другие зачисляли их в службу с правом увольнения через двенадцать лет; третьи зачисляли их в военные училища с правом на отставку через шесть лет; наконец, четвертые — большинство — оставляли их в службе на двадцатилетний срок. Ознакомившись с ситуацией, военный министр Милютин направил записку в Главный военный кодификационный комитет: «согласовать службу евреев-кантонистов с общими правилами». После почти двухлетних обсуждений, 24 сентября 1871 г. Военный совет принял решение окончательно уравнять кантонистов-евреев с кантонистами из солдатских детей, даровав им те же самые права по службе и выходу в запас, что и солдатским детям из христиан