Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма - [75]
Сегодня испаноязычная телевизионная сеть Univision конкурирует с крупнейшими американскими сетями. Мой друг и коллега со студенческих лет Рис Шонфелд, первый президент CNN и публичное лицо исполнительного комитета Института культурных изменений, периодически обращает мое внимание на информационные сообщения вроде следующего.
ВЗРОСЛЫЕ ВАЛОМ ВАЛЯТ СМОТРЕТЬ UNIVISIÓN, И МЫ ВЫИГРЫВАЕМ У ДРУГИХ ТЕЛЕВИЗИОННЫХ СЕТЕЙ
Мы превзошли NBC по числу взрослых зрителей в возрасте от 18 до 49 лет в прайм-тайм в течение 64 вечеров из 112...
Мы собрали больше двуязычных латиноамериканских зрителей в возрасте от 18 до 49 лет, чем такие популярные шоу, как American Idol («Американский кумир»), Dancing with the Stars («Танцы со звездами») и Modern Family («Современная семья»).
18 из 25 шоу с участием двуязычных латиноамериканцев проходят на Univision.
Правила игры изменились. Если вы хотите достичь успеха, ориентируясь на испаноязычных потребителей, жмите сюда[269].
Полагаю, что сам я могу служить очень хорошим примером той модели языковой аккультурации иммигрантских групп в США, которая действовала до недавнего времени. Мои дедушки и бабушки, говорившие на идиш, выучили английский, будучи взрослыми; оба моих родителя говорили на идиш, но родным у них был английский. Они часто говорили между собой на идиш, если хотели, чтобы ни я, ни мой брат не могли понять, о чем они разговаривают. В результате я знаю некоторые слова и выражения на идиш, но, к сожалению, не понимаю его и не могу на нем говорить. (Я говорю «к сожалению», потому что идиш — умирающий язык, несмотря на то что он привнес в современный американский английский язык множество слов, например bagel («бублик», «баранка», «бейгл»), lох («копченый лосось»), nosh («еда», «перекус»), schlep («бездельник», «дармоед»), schmooze («трёп», «переливание из пустого в порожнее»), tush («ягодицы», «зад»).)
Хантингтон приводит слова сенатора от Гавайских островов С. И. Хаякавы об уникальности позиции защитников испаноязычных иммигрантов: «Почему ни филиппинцы, ни корейцы не возражают против признания английского официальным языком страны? Почему не возражают японцы и уж тем более — вьетнамцы, которые чертовски счастливы оказаться здесь? Они учат английский так быстро, как только могут, и нередко выигрывают призы во всевозможных языковых соревнованиях. Зато Hispanics представляют собой серьезнейшую проблему. Они активно участвуют в борьбе за предоставление испанскому статуса второго официального языка Соединенных Штатов»[270].
Достаточно посмотреть на другие двуязычные страны (такие как Канада и Бельгия), чтобы почувствовать, какие внутренние разделения и конфликты могут ожидать США, особенно по мере того, как латиноамериканская составляющая будет приближаться к одной трети. Однако в приведенных двух случаях соперничающие языки — английский и французский в случае Канады, фламандский (голландский) и французский в случае Бельгии[271] — принадлежат к культурам с высоким культурным капиталом. В рамках же нового американского двуязычия одна культура тяготеет к прогрессу, а другая ему противится.
Язык и культура
Язык — проводник культуры. Взять хотя бы то, что в испанском языке отсутствует как слово, означающее «компромисс» (compromiso означает «обязательство»), так и слово со значением «ответственность», и эта проблема усугубляется употреблением пассивных конструкций с возвратными глаголами, в результате чего, например, «я прекратил (нарушил, забыл) то-то и то-то» превращается в «то-то и то-то прекратилось (было нарушено, было забыто)».
Работая директором миссии USAID в первые два года сандинистского режима в Никарагуа, однажды в кульминационный момент наших усилий, направленных на то, чтобы убедить Конгресс США одобрить специальные ассигнования на Никарагуа, когда я попытался объяснить министру правительства смысл понятия «dissent» («инакомыслие», «расхождения во мнениях»), то столкнулся с большими трудностями. Этот министр был выходцем из никарагуанской семьи, принадлежащей к высшему классу общества, и получил образование в американском университете. Тем не менее он был озадачен тем, что «dissent» воспринимается как легитимное и даже необходимое демократическое понятие. После моих продолжительных попыток объяснить ему это в какой-то момент его лицо прояснилось, и он воскликнул: «Вот теперь я понял, о чем вы говорите — о гражданском неповиновении!»
Позднее один двуязычный и принадлежащий сразу к двум культурам никарагуанский деятель образования объяснил мне, что, когда я употребляю слово «dissent», мой никарагуанский коллега понимает его как «ересь». Он добавил: «В конечном счете, мы — дети инквизиции».
Американский обозреватель мексиканского происхождения Ричард Эстрада рассматривает последствия двуязычия в письме, отправленном мне в 1991 г.: он уверен, что в долгосрочной перспективе языковая проблема на американском Юго-Западе может оказаться более серьезной, чем в случае Квебека: «Дело в том, что Квебек... не граничит с Францией. <...> С другой стороны, Юго-Запад имеет общую границу протяженностью 2000 миль с испаноязычной страной, насчитывающей по меньшей мере 85 млн жителей (в 1990 г.; в 2010 г. — 112 млн. — Л.X.), из которых сотни тысяч ежегодно переезжают в США или живут на две страны. Эти два фактора — географическое соседство и темпы иммиграции — должны заставить задуматься. Никто из тех, кто наблюдает рост испаноязычных СМИ в нашей стране, не может не видеть, что дело идет к возникновению параллельной культуры. В этом-то все и дело: двуязычие в целом препятствует ассимиляции. Оно способствует распространению параллельной, а не подчиненной культуры»
