Евпатий Коловрат - [18]
Тысячи полоненных русичей гонят монголы к Дикому Полю, где, говорят, продают их, как скот, заморским купцам.
— Сюда бы направить первый удар, — сказал Иван, вникая в рассказ Медвежьего Уха.
Евпатий Коловрат согласился, и втроем они пошли к князю.
Олег Красный полулежал на одеяле из оленьих шкур. Он медленно приподнялся, ратник Медвежье Ухо бережно придвинул под спину князя большую подушку…
— Понимаю вас, други мои, понимаю, — выслушав Коловрата, сказал князь. — И сам готов скакать на выручку единокровным моим рязанцам. Но хватит ли сил?
— Могу я молвить слово? — спросил Иван.
— Говори, сотник, — разрешил Олег Красный.
— Ежели с нашей дружиной, — начал Иван, — супротив Бату-хана не выстоять, то малые его отряды, обозы наперво, неужто не захватим? На своей-то земле мы все ходы-выходы знаем. Нам и ночь — не помеха.
Задумался князь.
— А что, — сказал он, наконец, — это дело. Нападать ночью, нежданно. Брать их обозы, которые с малой охраной. Небольшие отряды, что отбились от главного войска, вчистую уничтожать… И тут же, словно тень, уходить… Налетели, смяли, вырубили врагов — и нет нас больше. Это дело!
…Отряд был смешанный. Большую половину его составляли люди половецкого хана Барчака, остальные — разноплеменное воинство Бату-хана, которое он привел с собою на русскую землю, воинство, скрепленное небольшим количеством его единоплеменников-монголов, занимавших почти все командные должности в Батыевой орде.
Сейчас Барчак спешил под Коломну, где у стен города раскинула главный стан орда. Повелитель Вселенной готовился одолеть очередную крепость на долгом кровавом пути к манящему его Великому морю…
Половецкий хан рассчитывал появиться в стане Бату-хана, когда штурм Коломны уже начнется и сопротивление русских ослабеет. Тогда потери Барчака будут невелики, а добычу он постарается захватить немалую, хотя меряться по жадности с монголами трудно даже ему, старому и мудрому волку Дикого Поля.
Торопился Барчак, потому что узнал, будто монголы уже пошли на приступ города.
Ночь застала отряд Барчака на окском льду, на переходе. До жилья добраться не успели, и потому выбрались на берег. Рядом шло мелколесье, стали рубить деревья на костры, но живое дерево занималось нехотя, костры дымили, воины ругались, без горячего мяса и сон не в сон, не наберешь сил для завтрашней дороги.
Кое в чем, однако, им повезло. Приближенные Барчака, высланные в разведку, наткнулись на заготовленное какими-то русскими сено.
Теперь и для костра была пожива — сено заставляло заледенелые сучья гореть веселее. И лошади накинулись на еду.
Плотно заправившись сваренным на огне мясом, люди Барчака легли у догорающих костров. Выставили охрану — не от врагов (кто может угрожать воинам непобедимого Бату-хана?!), а чтобы следила за лошадьми, оберегала их от волков.
Костры догорали, но тепло еще шло к морозному черному небу.
Сквозь меха, которыми были закутаны часовые, холод не проникал, но усталость брала свое. Лошади вели себя смирно, и подремывали часовые. Они так и умерли, не успев испугаться, под ударами русских ножей.
Теперь врагов можно было бы повязать сонными, и прежде так оно и свершилось бы, пошли бы монголы и половцы в обмен на захваченных матерей, жен и дочерей. Но где бы русские держали пленников, когда их самих приютили мещеряки, когда у них не было ныне ни городов, ни деревень…
— Их лошади нам послужат, — шепнул сотник Иван Евпатию Коловрату. — А этих…
— Смерть за смерть! — тихо сказал Евпатий и медленно поднял тяжелый меч. — Вперед, рязанцы!
Дружина плотным кольцом окружила вражеский стан, кольцо сузилось, раздались крики, стоны, проклятья, предсмертные хрипы.
Иван стоял во втором, редком кольце. Едва удавалось кому из врагов уклониться от кары передовых дружинников, смерть все равно настигала его через сотню шагов.
Весь отряд был уничтожен.
Но дружинники из второго кольца допустили промашку. Двое молодых воинов, недавние пахари, увлеклись, кинулись в гущу схватки, покинув посты. В этом-то месте и сумел пройти незамеченным половец. Он крался ползком, а достигнув захваченных сотником лошадей, вскочил на одну и понесся прочь от побоища.
За ним хотели было отрядить погоню, но Коловрат остановил рязанцев.
— Пусть уходит, — сказал он. — Будет кому рассказать окаянному Бату-хану, что Рязанская земля не склонилась.
Единственным человеком, спасшимся от мести рязанцев в ту ночь, был половецкий хан Барчак.
Упала вековая сосна
Сотник все дни и ночи был в заботах. И новые избы в городке возникали, и водил Иван дружинников в лихие налеты на заспинные монгольские отряды, а потому для сынишки своего, спасенного из горящей Рязани, времени отцу не доставало.
И поручили смотреть за сыном сотника, маленьким Иваном, молодой мещерячке, дочери Верилова друга, вождя лесного племени. Женщина была она вдовая, мужа задрал медведь, и своих детей не имела. Вот и привязалась к мальчонке, души в нем не чаяла, обихаживала, как родного, и каждое утро водила к деду Вериле. Старик учил правнука грамоте, и еще торопился он обучить, чему успеет, Федота Малого.
Старик занимался с сыном сотника по утрам. Федот Малой, как имевший воинское обучение, показывал в эти часы не крещенным еще сражениями деревенским парням боевое уменье, затем сменял маленького Ивана. Верила готовил Федота Малого, грамотного и смышленого, дотошного в письме и науках, себе в преемники. А Коловрат хотел Федота оставить в дружине, да и сам Федот рвался в бой, желая мстить за пропавших без вести Параскеву и мать-родительницу. Но дело, которому учил юношу Верила, было куда как важнее, и с великим сожалением Коловрат отпустил Федота к старику…
