Евпатий Коловрат - [16]

— Не время, отец игумен, — сурово остановил его Верила. — Где хранишь ты лик святого Иоанна?

— Как где? — игумен недоуменно таращился на гостя. — Он всегда там, в храме.

— Спрятать, немедленно спрятать! — приказал Верила. — Поспешать надобно, пока не на грянули нечестивцы.

…Разведка уже известила Бату-хана о том, что руссы намерены дать отпор у Коломны и собирают там ратников из уцелевших от разгрома рязанских уделов. Бату-хан знал, что от Переяславля до Коломны никто ему не угрожает, и без опаски отправился в не тронутое еще монгольскими войсками село Залесье, в окружении полусотни телохранителей, с толмачом, оставив на этот раз верного Сыбудая в своем стане.

Короткий январский день близился к концу и быстро густели сумерки, когда Бату-хан и его люди поднялись со льда реки по крутому склону к самым монастырским воротам.

Ворота были открыты. Так распорядился Верила, понимавший, что за стенами, какой бы крепости они ни были, от орды не спасешься. Теперь по-иному надобно было сражаться. И не сейчас, а когда приспеет время…

Завидев монголов, обитатели монастыря запрятались по кельям. Но одного замешкавшегося монаха телохранитель хана захлестнул арканом и притянул к Повелителю Вселенной.

— Куда бежал? — спросил через толмача Бату-хан.

— Отца игумена известить о прибытии дорогих гостей, — схитрил монах.

— Он говорит, что хотел сообщить главному попу о твоем приезде, Повелитель Вселенной, — сказал толмач. — Тут русский бог обитает…

Бату-хан довольно-таки промерз дорогой — дул холодный, сырой ветер, да и морозы не сдали — и слова толмача его заинтересовали. Повернувшись к воинам, он сказал:

— Мы будем гостить у русского бога! Посмотрим, чем угостит. Останемся здесь. Кормите лошадей, жгите костры!.. А ты, — он указал на монаха, — и ты, толмач, пойдете со мной. Хочу видеть и бога, и главного попа.

…Верила с игуменом уже сняли икону Иоанна Богослова, обернули ее ветошью, рогожами и готовились обвязать бечевой, как вдруг двери распахнулись и в храм быстрыми шагами вошел молодой монгол — в лисьей шапке, меховых сапогах, длинной каракулевой накидке, с кривой саблей в простых ножнах на боку. Монах и толмач поспешали за ним.

Бату-хан подошел к Вериле и игумену. Игумен первым увидел монгола и закаменел, а Верила, присев, затягивал узлы, и Повелителя Вселенной не заметил.

— Что за люди, что делают здесь? — громко спросил Бату-хан.

Толмач выдвинулся вперед.

Верила поднял голову, разогнулся, поднялся во весь рост, увидел, что монгол едва достает ему головой до плеча, глядит на игумена.

— Это отец игумен, — пролепетал монах.

Игумен очнулся и осклабился, глядя на Бату-хана и не зная, какие нужны к такому случаю слова.

— Ты здешний хозяин, служитель бога? — спросил Бату-хан.

— Отвечай Повелителю Вселенной! — прошипел толмач. — Это сам Бату-хан спрашивает тебя!

«Так вот ты какой! — обожгла Верилу ненависть. — Ни ножа у меня, ни сабли, но я руками, руками его возьму!..»

Шевельнулся Верила, его движение поймал взглядом Бату-хан, резко повернулся к нему.

— Кто такой?

«Нет, — подумал Верила, — задушить — время надо. Не успею. Снесут голову…» Бату-хан повторил вопрос:

— Кто ты, старик?

— Летописец великого князя Юрия Ингваревича Рязанского, а имя имею — Верила.

— Летописец? А смерть своего князя уже описал?

— Смерть князя и братьев его, гибель мученическая княжьего сына Федора навсегда в моем сердце, Бату-хан, — сурово сказал Верила.

— Ваш Федор был не по возрасту дерзок, — презрительно скривил губы Бату-хан. — Но почему тебя, старик, годы не научили смирению? Или ты устал от жизни и просишь у меня смерти?

— Кто знает больше, нежели другие, тот смерти не боится, — ответил Верила, отворотясь от игумена, который подавал украдкой знаки: прекрати, мол, опасные речи, не накликай беды на обитель.

— О знании мы еще поговорим, старик. Мой верный полководец и наставник Сыбудай просил меня сохранять жизнь многознающим руссам. Возможно, я отвезу тебя к Сыбудаю. А теперь скажи, что прячешь от Повелителя Вселенной? Что здесь?

Бату-хан носком сапога ткнул в край обернутой рогожами иконы.

Игумен снова обмер.

— Здесь бог, — сказал Верила. — Русский бог.

Нахмурился Бату-хан.

— Бог? — переспросил. — Русский бог?..

Верила стоял, развернув сильные еще плечи, длинная борода его стелилась по груди.

— Ты двинул на Русь несметную силу и залил нашу землю кровью, — медленно заговорил летописец, его густой голос гулко зазвучал под сводами. — Твои воины бесчестят наши святыни, и мы спасаем их.

Бату-хан отчетливо понимал, что речь летописца предерзка, но, странное дело, не мог вызвать у себя гнева к старику, такому огромному и бородатому.

— Это ложь! — возразил Бату-хан. — Мои воины знают приказ: не обижать чужих богов и их служителей. Я воюю только с людьми, старик.

— А ты не глуп, монгольский князь, — усмехнулся Верила.

Он так и назвал Бату-хана монгольским князем, но толмач переводил уже осторожно, как подобало обращаться к молодому Повелителю Вселенной. Толмач, осевший в Самарканде пирейский грек, был сообразителен — дословный перевод вериловой речи мог ненароком и ему стоить дорого. Переводчик ведь соучастник беседы, причем не равный, он вроде бы одно лицо с тем, слова которого неведомы его хозяину.