Эволюция потребления - [333]
Одноразовые товары разделили общество на два лагеря. В 1960-е годы появились те, кто начал обвинять общество одноразового потребления во всех смертных грехах. В своей скульптуре Poubelle de Jim Dine (1961) художник Арман изобразил цилиндр из плексигласа, наполненный упаковками из-под сигарет, банками из-под косметики и другими упаковками, которые выбросил его друг-художник. Концептуалисты начали дематериализовывать искусство, ставя концепцию выше самого объекта. «Мир полон предметами, более или менее интересными, – заявил в 1969 году американский художник Дуглас Хуэблер, – и я не хочу создавать еще какие-то». С тех пор художники, которые сваливают в кучу сломанные телевизоры и обломки автомобилей или рвут перед глазами музейных аудиторий свои личные вещи, являются неотъемлемой частью мира искусства.
Однако на любую критику культуры найдется контркритика, которая будет более радостно смотреть на мусор или которая сможет в открытую восхищаться быстрому обороту продукции. Одноразовость и быстротечность стали важной составляющей современного искусства, эстетики и архитектуры. Для читателей, которые выросли в эпоху, когда люди озабочены изменениями климата, это может показаться весьма странным. В своем «Манифесте архитектуры футуризма» (1914) Антонио Сант-Элиа и Ф. Т. Маринетти пообещали, что «вещи будут жить меньше, чем мы»[1707]. Для них непостоянство материальной культуры и ее изменения были признаком динамично развивающегося общества. Каждое поколение будет иметь свой собственный город, свои здания и интерьеры. Консервация была равнозначна стагнации. Для «Архиграма», британской группы архитекторов-авангардистов, материальное и стилистическое устаревание было признаком яркой, изысканной культуры. Мода стала в буквальном смысле одноразовой в тот день, когда в 1967 году Бернард Холдауэй создал бумажную мебель и бумажные платья; платье было продано за фунт – сумму ничтожно малую по сравнению с его хлопковым соперником[1708]. Вещи стали частью поп-культуры.
В изобразительных видах искусства ХХ века особое распространение получило «мусорное искусство». В 1913 году французский дадаист Марсель Дюшан установил в своей студии велосипедное колесо, которое стало первым произведением созданного им течения – так называемого метода «готовых вещей». Курт Швиттерс сначала в Германии, а после Первой мировой войны и затем, после 1941 года в эмиграции в Англии, тоже обратился в своем творчестве к выброшенным предметам, соединяя в своих инсталляциях и коллажах веревки, газеты и колеса от колясок. В 1950-х годах американец Роберт Раушенберг подхватил эстафету Дюшана и Швиттерса. Он весело соединял в своих картинах металлический лом, бутылки CocaCola и другой мусор; Раушенберг видел некоторые работы Дюшана и познакомился с ним лично в 1959 году. Его семья активно занималась утилизацией. Мать Раушенберга даже сделала из костюма, в котором умер ее младший брат, юбку; позже ее сын напишет картину «Yoicks», в оформлении которой он использует лоскуты ткани. Учась в колледже, Раушенберг подрабатывал водителем мусоровоза. Молодой бедный художник с Манхэттена, он подбирал на улицах зонты и другие предметы. «Мне правда грустно, – говорил он, – что люди думают, будто мыльницы, зеркала или бутылки из-под колы не могут быть красивыми». Для своей скульптуры «Monogram» (1955–1959) он повесил автомобильную шину на чучело ангорской козы; Раушенберг купил это чучело за $35 в магазине канцелярских товаров на Восьмой авеню, переживающем не самые лучшие времена.
Раушенберг видел красоту в мусоре и положил начало культурной переоценке всего ненужного. Однако следует заметить, что подобный взгляд не делал его автоматически критиком общества изобилия. По своей сути Раушенберг был оптимистичным расточителем. В каждой комнате его дома стояло по телевизору, которые работали с утра до ночи. Его вполне устраивало общество изобилия, ведь оно столь щедро снабжало его вторичным сырьем для искусства. В 1963 году, когда в галерее во Флоренции открылась выставка его scatole contemplative – деревянных «памятных коробочек» с мелочами, которые он подобрал во время путешествий по Европе, – один раздраженный итальянский критик заявил, что все это добро нужно выбросить в реку Арно. Раушенберг поблагодарил его и сказал, что ловит на слове – отличное решение для проблемы мусора[1709].
За пределами мира искусства люди тоже совершенно по-разному относились к проблеме мусора вокруг них. О кампаниях по спасению и сбору тех или иных материалов, проводившихся во время и между двумя мировыми войнами, иногда говорят как о двух коротких вспышках благоразумия на фоне расцветания культуры одноразовости и беззаботности и утверждают, что только война или жестокая битва за выживание могут заставить людей беречь ресурсы. Однако такой взгляд все же слишком циничен. Поразительно, но пока множество гражданских групп и отдельных людей осознанно собирали стекло и бумагу до и после Второй мировой войны, их соседи выкидывали все больше и больше вещей. В Великобритании общественные комментаторы середины 1930-х годов утверждали, что в 1937 году одной только бумаги было переработано 1,5 миллиона тонн. В 1960-х годах большинство муниципалитетов по-прежнему собирали бумагу, и The Times в разделе для дома советовала людям компостировать кухонные отходы – как будто это была самая простая вещь на свете. Многие молодежные группы и благотворительные центры постоянно занимались сбором бумаги; почти треть всей выброшенной бумаги Великобритании в 1971 году использовалась повторно. Нефтяной кризис 1973 года показал, как быстро люди готовы реагировать на призывы собирать те или иные материалы. В течение следующего года бойскауты, школьники и волонтерские организации собрали 200 000 тонн бумаги с улиц городов. Проблема заключалась в том, чтобы найти покупателя всему этому добру. Стоимость покупки макулатуры для комбинатов сократилась с £30 до £21 за тонну. Вот почему большинство местных властей отказались от участия в переработке. Когда в Бристоле перестали собирать макулатуру из-за низкой цены, преподобный Ф. Б. Уэлборн взял дело в свои руки и скрупулезно занялся отделением газетной бумаги и магазинного глянца от переплетов и обложек, с которыми ее не принимали. К 1977 году усилий таких доблестных активистов уже было недостаточно. Кипы невостребованной макулатуры пылились в сараях и в церквях
