Эволюция человечества - [78]

Как будто эмпатия и правда была единственным способом.

И всё же она не останавливалась. А я был рядом — наблюдал, слушал, составлял компанию на прогулках, помогал коротать вечера в стерильной квартире, проводил с ней душные ночи. Без чувств, без иллюзий или лжи. Иногда ходили на детскую площадку и качались, как в юности. В такие минуты мы казались мне невозможно старыми, сентиментальными и, возможно, последними романтиками в мире. Какая глупость. Спустя какое-то время я и сам начал задумываться: действительно ли это продление жизни было благодатью человечества, или всё же его проклятием? Такой ли жизни мы хотели себе? Я всё чаще спрашивал себя, сколько ещё людей маются подобно мне без смысла к существованию, и сколько ещё жалеют о своём спасении? Я спрашивал себя, почти не ожидая ответа, словно уже в глубине своего мозга знал его. Возможно, я и не хотел его знать.

Стоило ли мне его узнавать?

Человечество купило себе долголетие и, казалось бы, должно было стать мудрее. Только людей ничто не исправит. И мы продолжали грешить нашей старой, самонадеянной чертой — мнить себя бессмертными.

Я знал, что у меня не осталось больше эмоций на продление. Я истратил все. К сожалению, впустую. Но я совсем забыл, что, когда больше не остаётся чувств, мы всё-таки умираем.

У Норы, в отличие от меня, были резервные годы в запасе. Я знал, что правильная и умная Нора переживёт меня, и в конечном итоге всего добьётся. Её искусственно продлённая жизнь будет в разы полезнее моей. Поэтому, когда мне позвонили из больницы и сказали, что моя подруга пострадала на работе и находится в тяжёлом состоянии, не испугался. И не только потому, что избавился от страха больше века назад.

Тем не менее я примчался в больницу на скоростном такси.

Нора была в сознании. Она казалась совсем слабой, но, как объяснила мне медсестра, запретила выгружать своё сознание на носитель. Вспоминая неприятный писк в мыслях, я даже её понимал.

— В центре альтернативной медицины произошла поломка системы электрокомфорта, и её ударило током. Сильный разряд, — пояснила медсестра, пока вела меня к палате. — Нам нужно немедленно получить согласие и начать операцию, но она велела вас дождаться.

Зачем-то стиснув зубы, я подошёл к кровати.

Увидев меня, Нора улыбнулась, как обычно. Я видел, что каждое слово даётся ей с трудом, но внешнее хранилище сознания по-прежнему оставалось выключенным. Не знаю, почему, но я напрягся.

— Привет, — тихо шепнула она. Я сел рядом, спиной чувствуя, как отходят в сторону доктор и медсестра. Как в дурацких старых фильмах.

— Привет, — отозвался я эхом. — Я приехал. Ты ждала меня, чтобы дать согласие? Вот я. Пора.

Нора хмыкнула и медленно покачала головой. Её глаза странно блеснули, наверное, от лихорадки.

— Я не дам согласия, Скотт. Я ждала тебя для другого.

Я вздрогнул. Понимание происходящего ещё не пришло ко мне, но всё равно мне стало не по себе.

— Почему? Ты умираешь, Нора. У тебя ещё остались мечты, ты можешь потратить их на продление жизни. Это я истратил все чувства, а ты ещё можешь выиграть несколько лет.

— Я не хочу этого делать! — отчаянным шёпотом выкрикнула Нора. Светодиодная лента над её кроватью тревожно мигнула, а по молодому лицу пробежала судорога боли. — Что от меня останется, если я откажусь от своей последней частички человечности? Пустая оболочка? И какой тогда смысл в ней будет, в этой продленной жизни? Я истратила всё, кроме своей способности мечтать. И с ней я расставаться не собираюсь.

Из её влажных глаз показалась маленькая капля воды, и я наконец понял, почему они блестят. Нора плакала. Это была настоящая слеза, которой я не видел уже сотню лет. Приборы тревожно запищали.

— Но ведь ты так и не нашла спасение для человечества, — произнёс я, не зная, что мне делать. Пустота внутри грызла душу как никогда сильно, пожирая меня самого, словно сердце силилось почувствовать то, чего было лишено. — Ты так и не завершила работу. И, если погибнешь, уже никогда не завершишь.

— Пусть так, — слабо улыбнулась Нора. Её лицо стремительно бледнело, и даже губы приобрели слегка голубоватый оттенок. И всё-таки она улыбалась. Улыбка сквозь слёзы. — Я всё ещё человек, Скотт. Пока у меня есть мечты — человек. А людям свойственно проигрывать. Я слишком долго боролась. Пришло моё время… проиграть. — Она уже еле шептала, но всё же продолжала говорить и держаться, словно бы на каком-то дурацком упрямстве. — Мне жаль, Скотт, но я исчерпала себя. Умереть… с остатками души всё же лучше, чем жить без неё.

Я молчал. В мокром от слёз лице Норы, в её уставших, но полных жизни глазах было столько решимости, что я и не надеялся её переубедить. И всё-таки я не хотел, чтобы всё закончилось так.

— Я же живу.

— И разве ты счастлив? — усмехнулась Нора. — Ты даже не помнишь, что такое счастье. — Бегущая по экрану линия её пульса становилась всё реже и реже. Она закрыла глаза. — Прощай, Скотт. Я… рада, что тебя встретила. Отключите меня от этих приборов!

Последняя фраза прозвучала властно даже несмотря на тихий, дрожащий голос. За спиной послышался вздох, и в поле зрения показался доктор. Подойдя к компьютеру, он нажал несколько кнопок и, повернувшись ко мне, виновато развёл руками. Панели и провода опустились на пол, датчики начали гаснуть один за другим. Я вздрогнул; Нора приоткрыла глаза и взглянула на меня, спокойно и немного жалостливо. И тогда, по какому-то наитию, долетевшему словно из другого мира я наклонилась над ней и прикоснулся губами к её холодеющему рту. Это был наш первый поцелуй, потому что все наши пустые, формальные ночи мы проводили без чувств, иллюзий и поцелуев. Она выдохнула мне в губы и замерла. Кардиограмма со старомодным писком превратилась в линию.