Эволюция человечества - [77]

Я кивнул. Так знакомились все долгожители. И всё-таки в этот раз всё было иначе. По-другому.

— 217, — отрывисто, словно бросаясь в воду со скалы, назвал я свой возраст.

— 194, — прозвучало за спиной эхом.

Так мы и познакомились.

— Человечество эволюционировало. Это признано всеми странами. Мы научились жить долго, дольше, чем когда либо, справляться с любыми болезнями. Рождаемость упала, потому что люди занимаются саморазвитием, а не любовью, но с рождаемостью упала и смертность. Наступила эпоха гармонии, и длится она уже третье столетие. Люди живут долго, комфортно, безбедно, успевая всё, что им хочется, и уходя, лишь истратив всего себя. Казалось бы, вот оно счастье и процветание. Чего ещё нам желать? Мы научились побеждать смерть, нищету, войны, живём как в сказке. И всё-таки недовольны. Чего-то не хватает всем этим людям, в ногу со временем всё продлевающим и продлевающим жизнь. Они собираются вместе, с алчностью пожирают книги и фильмы, особенно старые, ищут острых ощущений. Зарождается индустрия смертельных наркотиков-чувств, за которыми старики тянутся с вожделением. У нас есть всё, но человечество несчастливо. Потому что ему не хватает эмоций.

Я сидел на софе, сделанной из инновационного ультраудобного материала, и слушал Нору со всем вниманием, на которое был способен. Она ходила вдоль стены своей квартиры и читала мне лекцию, как одному из своих практикантов в центре. По-моему, репетировала перед официальным выступлением. Я был не против.

— Мой центр занимается развитием традиционной медицины, той, о которой уже давным-давно забыли с приходом эмпатической сферы. В своё время я поняла — должен быть другой выход. Другой способ спасать людей от смерти. Исследования заняли больше времени, чем я ожидала. Именно поэтому мне самой и пришлось прибегнуть к продлению. Когда я поняла, что не успею закончить дело до своей смерти и придётся пользоваться изобретением противной индустрии, передо мной встал выбор. Какую эмоцию беречь больше всего? На какой держаться, если придётся спасать себя раз за разом? Я выбрала, и, как оказалось, не прогадала.

— И что ты оставила? — спросил я, вглядываясь в лицо Норы.

Та улыбнулась. Её глаза потеплели.

— Мечты, — пояснила она. — Я избавилась почти от всех чувств, присущих человеку, но оставила то, от которого многие избавляются в первую очередь. Самое важное, самое человечное, то, что заставляет нас жить и толкает вперёд. Мечты — это ещё не действия, но и действий без мечты не бывает. Те, кто фантазировали о крыльях, изобрели самолёты, кто грезил звёздами, создал ракеты. Даже продление жизни родилось из мечты о долголетии. Я живу, мечтая. Что смогу развить медицину настолько, чтобы люди перестали убивать в себе людей. Что когда-нибудь снова смогу чувствовать счастье и горе, печаль и радость. Я мечтаю, и это помогает мне жить, работать и сохранять в душе остатки человечности.

Нора замолчала и повернулась к стене, на которой в окружении медицинских бумаг висел рисунок цветными карандашами. Наверняка её детское творчество. Девушка задумчиво провела пальцами по листу, и вид у неё был одновременно уставший и полный какого-то светлого вдохновения. Я почти не видел её. Меня охватила странная задумчивость, и мысли всё больше закрывали от меня реальность. Что если бы и я оставил напоследок что-то настолько же сильное, тем самым продлив не только жизнь, но и способность чувствовать? Тогда бы всё было иначе?

Я покачал головой. Бессмысленно. Одного чувства слишком мало, чтобы что-то изменить. Оно лишь ненадолго запрёт в теле призрак былой души, чтобы под конец, ярко сгорев, оставить ту же пустоту. Никакой разницы.

Коротко выдохнув, Нора повернулась ко мне и улыбнулась. Для человека, у которого остались только мечты, она неплохо умела улыбаться.

— Пойдём прогуляемся? — легко предложила она. — Сегодня дождя нет. Не то что в день нашего знакомства. Я знаю прекрасный парк с настоящими деревьями. Там даже бывают птицы. Идём?

Я поднялся. Это было вполне в её стиле. Норе нравилось жить так, как жили прежде. А мне всё равно было не на что тратить дни.

— Идём.

И мы вместе вышли в улицу.

Мы стали встречаться часто, даже слишком часто. Это вошло у меня в привычку. Подставить утром чашку под допотопную телепатическую кофемашину в доме родителей, позавтракать сбалансированным, приготовленным индивидуально для меня меню и по неестественно искрящемуся асфальту сбежать в мир, где эволюция человечества признана ошибкой. В бесконечных спорах среди научных работ и последних новинок техники Нора часто называла нашу эпоху веком деградации. И иногда я с ней соглашался. Она посвятила меня в свои исследования настолько, насколько возможно объяснить медицину бывшему композитору. Рассуждала о времени, когда люди будут жить долго и при этом продолжать чувствовать, и говорила об этом с таким жаром, словно ей и правда было 25. Порой я специально провоцировал её на такие речи, только чтобы послушать её горячие рассуждения. Как будто мне нравилось это. У меня участились сердечные боли, и я никак не мог понять их причину. Я по-прежнему ничего не чувствовал, как и полагалось долгожителю. Но одного не отнять — я проводил всё своё ворованное у природы время с ней, и всё это время я слушал её. Мысли Норы, её идеи и стремление к человечности звучали во мне, и я жил ими. Это была не моя суть, не мои мечты, но напоминающая чёрную дыру пустая душа с готовностью поглощала их, и я всё больше напоминал робота, хранящего на своём механическом носителе памяти человеческие дышащие идеалы. Я снова попробовал написать музыку, и вновь у меня ничего не вышло. У меня снова получилась бездушная, механическая мелодия. Правда, теперь в неё вплетался странный перезвон колокольчиков, напоминающий приятный голос Норы, но даже это её не спасало. А Нора всё работала, заставляя целую толпу людей под своим началом искать тот самый выход. Я знал, что они уже очень давно исследуют человеческий организм в попытках отыскать способ избавиться от эмпатической медицины, и даже выработали какую-то теорию ускоренного деления клеток, но ничего не выходило. Нора билась над этой теорией уже больше полутора столетий, но так и не достигла желаемого результата.