Евнухи в Византии - [55]

Несмотря на утверждения Аммиана, в древности существовали и положительные оценки евнухов, как уже было показано в этой книге. И Геродот, и Ксенофонт приводят свидетельства о евнухах как преданных служителях в своих рассуждениях о персидских придворных евнухах. Ксенофонт, конечно, хорошо известен своим описанием того, как Кир Великий оптимизировал использование евнухов при дворе, но не менее интересен его рассказ о евнухах Пантеи, жены Абрадата[831]: когда Абрадат пал в битве, Пантея совершает самоубийство, и ее евнухи тоже убивают себя. Такое поведение в определенной степени перекликается с поведением, которое Аммиан приписывает Менофилу, что наводит на мысль о том, что существовали ожидания, как будут действовать слуги-евнухи. Евнух, сравнимый с Евферием, встречается в истории Полибия[832] — это Аристоник, слуга Птолемея V (204–180 годы до н. э.). Сообщается, что он был умным собеседником, справедливым и добрым от природы. Кроме того, утверждается, что он проявил себя мужчиной, был прирожденным воином и занимался военными делами. Как и в случае с характеристикой Евферия у Аммиана, указывается, что Аристоник был необычен тем, что обладал такими добродетелями, однако они достаточно часто ассоциируются с евнухами, чтобы не вызывать удивления. Благоприятные и враждебные оценки евнухов сосуществовали.

Намного более положительные взгляды на евнухов в поздней Римской империи исследователи часто выявляли в специфически христианском контексте. Особенно показательна работа Бульоля и Кошлена, так как они противопоставляют стереотипное негативное отношение к евнухам положительным взглядам на них: их исследование сосредоточено на «реабилитации» евнуха в агиографии[833]. Как уже отмечалось выше, особенно в предыдущей главе, евнухи могут фигурировать в мученичествах или житиях как святые. Рассматривая такие источники позднеантичного периода, Бульоль и Кошлен утверждают, что в них евнухи изображены просто как мужчины, и предполагают, что их авторы использовали метафорическое понимание слова «евнух», чтобы представить другим христианам образцы целомудрия, — те должны были стремиться стать мистическими евнухами. Как уже было отмечено, это произошло потому, что физическая кастрация ассоциировалась с целомудрием. Однако агиографы могли отмечать определенные качества евнуха, присущие либо выдающимся евнухам-христианам, либо просто обычным скопцам. В «Мученичестве Индиса и Домны» Индис — евнух молодой жрицы Домны, и они вместе обращаются в христианство. Примечательно, что его характер описывается как кроткий и тихий (ἥμερον δὲ καὶ ἡσύχιον)[834] — такая характеристика контрастирует с тем фактом, что он был варварского происхождения, но важно, что эти качества ассоциируются с евнухом. Описание спальничих при константинопольском дворе в «Житии Мелании Младшей» как верных (πιστοῖς), отмеченное Бульолем и Кошленом, — совершенно традиционное признание этого важного качества евнухов[835]. Бульоль и Кошлен останавливаются также на образе конкретных евнухов: кастренсиса Амантия в «Житии Порфирия Газского» Марка Диакона и кувикулария Елевферия, героя соответствующего мученичества[836]. Амантий изображен кротким, благочестивым, добрым, отзывчивым, честным и прилежным. В перечне добродетелей Елевферия фигурируют благочестие, мягкость, доброта, миролюбие, щедрость, кротость, негневливость, справедливость, безупречность, честность, братолюбие, набожность, беззлобие, неалчность и великодушие. Бульоль и Кошлен утверждают, что эти положительные характеристики евнухов у агиографов — сознательное переворачивание доминирующих негативных стереотипов евнухов того времени.

Важное указание на то, что положительный взгляд на евнухов мог существовать в поздней Римской (и Византийской) империи, дал также Сидирис[837]. Он разбирает случаи, уже упомянутые в этой главе, например Евферия и Амантия, и называет другие — например, спальничих Мисаила и Феодора, которые фигурируют в «Житиях восточных святых» Иоанна Эфесского. Эти два спальничих известны своим благочестием и милосердием[838]. Сидирис отмечает также особо интересные примеры Каллиника и Нарсеса[839]. Каллиник был главным спальничим Юстиниана I, и Леонтий Схоластик прославил его в эпиграмме, которая первоначально сопровождала изображение этого евнуха[840]. В эпиграмме говорится как о духовной, так и о физической красоте Каллиника. Она изображает евнуха, сеющего сладость (μειλιχίην) в уши императора, когда тот ложится спать. Что касается Нарсеса, то он был спафарием Юстина II и фигурирует в панегириках Кориппа, посвященных восшествию на престол этого императора[841]. В них отмечается его добрый характер и подчеркивается его блистательная внешность (как и его красота и рост). Корипп упоминает и слуг-евнухов вообще и подчеркивает их преданность императору[842]. Примечательно, что на скипетре, который был создан для Амантия, praepositus sacri cubiculi Анастасия, были начертаны стихи, восхвалявшие преданность евнуха этому императору[843].

Взятые вместе, работы Бульоля, Кошлена и Сидириса указывают на то, что в позднеантичный период существовал обширный пласт положительных взглядов на евнухов. Он встречается не только в агиографии, но и в других литературных жанрах, более классических по своему характеру. Впрочем, тезис Бульоля и Кошлена, что именно агиографы восстанавливали репутацию евнухов, можно поставить под сомнение