Евгенiй Онѣгинъ - [5]

Летучей славы не ловлю.

Не такъ ли я въ былые годы

Провелъ въ бездѣйствіи, въ тиши

Мои счастливѣйшіе дни?

LVI.

Цвѣты, любовь, деревня, праздность,

Поля! я преданъ вамъ душой.

Всегда я радъ замѣтить разность

Между Онѣгинымъ и мной,

Чтобы насмѣшливый читатель,

Или какой нибудь издатель

Замысловатой клеветы,

Сличая здѣсь мои черты,

Не повторялъ потомъ безбожно,

Что намаралъ я свой портретъ,

Какъ Байронъ, гордости поэтъ, —

Какъ будто намъ ужъ невозможно

Писать поэмы о другомъ,

Какъ только о себѣ самомъ?

LVII.

Замѣчу кстати: всѣ поэты —

Любви мечтательной друзья.

Бывало, милые предметы

Мнѣ снились, и душа моя

Ихъ образъ тайный сохранила;

Ихъ послѣ Муза оживила:

Такъ я, безпеченъ, воспѣвалъ

И дѣву горъ, мой идеалъ,

И плѣнницъ береговъ Салгира.

Теперь отъ васъ, мои друзья,

Вопросъ не рѣдко слышу я:

«О комъ твоя вздыхаетъ лира?

«Кому, въ толпѣ ревнивыхъ дѣвъ,

«Ты посвятилъ ея напѣвъ?

LVIII.

«Чей взоръ, волнуя вдохновенье,

«Умильной лаской наградилъ

«Твое задумчивое пѣнье?

«Кого твой стихъ боготворилъ?» —

И, други, никого, ей Богу!

Любви безумную тревогу

Я безотрадно испыталъ.

Блаженъ, кто съ нею сочеталъ

Горячку рифмъ: онъ тѣмъ удвоилъ

Поэзіи священный бредъ,

Петраркѣ шествуя во слѣдъ,

А муки сердца успокоилъ,

Поймалъ и славу между тѣмъ;

Но я, любя, былъ глупъ и нѣмъ.

LIX.

Прошла любовь, явилась Муза,

И прояснился темный умъ.

Свободенъ, вновь ищу союза

Волшебныхъ звуковъ, чувствъ и думъ;

Пишу, и сердце не тоскуетъ;

Перо, забывшись, не рисуетъ,

Близъ неоконченныхъ стиховъ,

Ни женскихъ ножекъ, ни головъ;

Погасшій пепелъ ужъ не вспыхнетъ,

Я все грущу; но слезъ ужъ нѣтъ,

И скоро, скоро бури слѣдъ

Въ душѣ моей совсѣмъ утихнетъ:

Тогда-то я начну писать

Поэму, пѣсенъ въ двадцать пять.

LX.

Я думалъ ужъ о формѣ плана,

И какъ героя назову.

Покамѣсть моего романа

Я кончилъ первую главу;

Пересмотрѣлъ все это строго:

Противорѣчій очень много,

Но ихъ исправить не хочу.

Ценсурѣ долгъ свой заплачу,

И журналистамъ на съѣденье

Плоды трудовъ моихъ отдамъ:

Иди же къ Невскимъ берегамъ,

Новорожденное творенье!

И заслужи мнѣ славы дань —

Кривые толки, шумъ и брань.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

O rus!

Hor.

  О Русь!

I.

Деревня, гдѣ скучалъ Евгеній,

Была прелестный уголокъ;

Тамъ другъ невинныхъ наслажденій

Благословить бы Небо могъ.

Господскій домъ, уединенный,

Горой отъ вѣтровъ огражденный,

Стоялъ надъ рѣчкою; вдали

Предъ нимъ пестрѣли и цвѣли

Луга и нивы золотыя.

Мелькали села здѣсь и тамъ,

Стада бродили по лугамъ

И сѣни расширялъ густыя

Огромный, запущенный садъ,

Пріютъ задумчивыхъ Дріадъ.

II.

Почтенный за́мокъ былъ построенъ,

Какъ за́мки строиться должны:

Отмѣнно проченъ и спокоенъ,

Во вкусѣ умной старины.

Вездѣ высокіе покои,

Въ гостиной штофные обои,

Портреты дѣдовъ на стѣнахъ,

И печи въ пестрыхъ израсцахъ.

Все это нынѣ обветшало,

Не знаю, право, почему:

Да впрочемъ другу моему

Въ томъ нужды было очень мало,

Затѣмъ, что онъ равно зѣвалъ

Средь модныхъ и старинныхъ залъ.

III.

Онъ въ томъ покоѣ поселился,

Гдѣ деревенскій старожилъ

Лѣтъ сорокъ съ ключницей бранился,

Въ окно смотрѣлъ и мухъ давилъ.

Все было просто: полъ дубовый,

Два шкафа, столъ, диванъ пуховый,

Нигдѣ ни пятнышка чернилъ.

Онѣгинъ шкафы отворилъ:

Въ одномъ нашелъ тетрадь расхода,

Въ другомъ наливокъ цѣлый строй,

Кувшины съ яблочной водой,

И календарь осьмаго года;

Старикъ, имѣя много дѣлъ,

Въ иныя книги не глядѣлъ.

IV.

Одинъ среди своихъ владѣній,

Чтобъ только время проводить

Сперва задумалъ нашъ Евгеній

Порядокъ новый учредить.

Въ своей глуши мудрецъ пустынный,

Яремъ онъ барщины старинной

Оброкомъ легкимъ замѣнилъ;

Мужикъ судьбу благословилъ.

За то въ углу своемъ надулся,

Увидя въ этомъ страшный вредъ,

Его расчетливый сосѣдъ.

Другой лукаво улыбнулся,

И въ голосъ всѣ рѣшили такъ:

Что онъ опаснѣйшій чудакъ.

V.

Сначала всѣ къ нему ѣзжали,

Но такъ какъ съ задняго крыльца

Обыкновенно подавали

Ему Донскаго жеребца,

Лишь только вдоль большой дороги

Заслышатъ ихъ домашни дроги: —

Поступкомъ оскорбясь такимъ,

Всѣ дружбу прекратили съ нимъ.

«Сосѣдъ нашъ неучъ, сумасбродитъ,

«Онъ фармасонъ; онъ пьетъ одно

«Стаканомъ красное вино;

«Онъ дамамъ къ ручкѣ не подходитъ;

«Все да, да нѣтъ, не скажетъ да-съ

«Иль нѣтъ-съ.» Таковъ былъ общій гласъ.

VI.

Въ свою деревню въ ту же пору

Помѣщикъ новый прискакалъ,

И столь же строгому разбору

Въ сосѣдствѣ поводъ подавалъ.

По имени Владиміръ Ленскій,

Съ душою прямо Геттингенской,

Красавецъ, въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ,

Поклонникъ Канта и поэтъ.

Онъ изъ Германіи туманной

Привезъ учености плоды:

Вольнолюбивыя мечты,

Духъ пылкій и довольно странный,

Всегда восторженную рѣчь

И кудри черныя до плечъ.

VII.

Отъ хладнаго разврата свѣта

Еще увянуть не успѣвъ,

Его душа была согрѣта

Привѣтомъ друга, лаской дѣвъ.

Онъ сердцемъ милый былъ невѣжда;

Его лелѣяла надежда,

И міра новый блескъ и шумъ

Еще плѣняли юный умъ.

Онъ забавлялъ мечтою сладкой

Сомнѣнья сердца своего.

Цѣль жизни нашей для него

Была заманчивой загадкой;

Надъ ней онъ голову ломалъ,

И чудеса подозрѣвалъ.

VIII.

Онъ вѣрилъ, что душа родная

Соединиться съ нимъ должна;

Что, безотрадно изнывая,

Его вседневно ждетъ она;

Онъ вѣрилъ, что друзья готовы

За честь его принять оковы,

И что не дрогнетъ ихъ рука

Разбить сосудъ клеветника:

Что есть избранныя судьбою

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .