Эварист Галуа: избранник богов - [92]
— Приятная новость для вас и ваших друзей-республиканцев. Болен Казимир Перье. Холера! Можете ликовать.
Эварист не отозвался.
— Париж полон идиотов, — негромко разглагольствовал Антуан. — Интересно знать, сколько найдется таких, которые еще не окончательно превратились в болванов. Они поверили, что холеру придумали орлеанисты. Вот послушайте:
«На каждом углу возле винных лавок собирались шумные толпы. Всякого подозрительного прохожего останавливали и обыскивали. Если в карманах находили что-нибудь необычное, человек был обречен. Толпа нападала на него, как стая диких зверей. На улице Вожирар двоих убили за то, что нашли у них какой-то белый порошок. Я сам видел, как задыхался один из них. Старухи снимали с ног деревянные сабо и били его по голове, пока он не умер. Он был совершенно гол и избит до неузнаваемости. Уши, нос и губы ему вырвали. Какой-то обезумевший мужчина обвязал ноги трупа веревкой и поволок по мостовой с криком: «Вот она, холера!» На одной улице стояла красивая девушка с обнаженной грудью и руками, запачканными кровью. Когда труп поравнялся с ней, она яростно толкнула его ногой и расхохоталась. Потом она попросила у меня денег на траурное платье: несколько часов тому назад отравилась ее мать».
Он отложил газету.
— Превосходно писано. Нужно бы только кончить словами: «Да здравствует французский народ!», или: «Да здравствует хартия!», или чем-нибудь в этом роде.
Антуану надоело слушать самого себя, не получая ответа. Он умолк.
Эварист подошел к столу, посмотрел на лист бумаги. Одна из страниц неоконченной рукописи. Он сел, обмакнул перо в чернила и тщательно изобразил на полях инициалы Э.С. Написал их еще раз. Потом написал: Эв. Потом — Эва. Эвар. И, наконец, радостно вывел большими буквами Эварист.
И счастливо улыбнулся.
Май 1832 года
— Мне нравится форма бокалов. Вот эта линия, — Эварист провел пальцем по краю бокала, — парабола. Вращением вокруг оси получаем параболоид, то есть форму этого бокала.
Эв рассмеялась.
— Ах, вот как его сделали?
— Да! Потом налили в параболоид жидкого золота, и оно превратилось в вино. Мне нравятся зеркала. Нравится красный бархат, все это богатство.
Он думал: «У меня всего две тысячи франков в год. Безнравственно с моей стороны являться сюда и изображать богача».
Он сказал:
— Одному здесь было бы скверно. Я почувствовал бы себя подавленным. Но сегодня мне все мило.
«Поймет ли она, почему я сказал, что сегодня все мило? Она могла бы мне помочь одним замечанием, одним вопросом».
Он отпил вина и громко продолжал:
— Жаркое превосходно. В Сент-Пелажи я съел триста обедов один ужаснее другого.
Она отозвалась еле слышно:
— Сент-Пелажи нужно забыть.
Лакей подал шоколадный крем и кофе.
— Не могу. Это мое несчастье: я ничего не забываю. Все, что я видел, прочел или пережил, врезается в память. Вот почему я не могу ни разлюбить, ни перестать ненавидеть. Люди и события так и стоят перед глазами.
«Поможет ли она мне сейчас? Если бы только спросила: «Вы любили когда-нибудь?» Разве вы не видите, Эв, как мне нужна поддержка, помощь ваших красивых, понимающих глаз?»
Он с облегчением увидел, что пара, сидевшая за соседним столиком, уходит.
— Я совсем другая, — сказала Эв. — Очень легко все забываю. Это, должно быть, означает, что я не способна ни любить, ни ненавидеть.
— Не верю. Я убежден, что никто не в силах любить так глубоко и нежно, как вы.
«Нужно что-то добавить. Так много хочется сказать».
Лицо Эв внезапно приняло жесткое выражение.
— Вам, кажется, все обо мне известно.
«Откуда эта перемена? Я сам виноват. Всегда говорю не то, что надо».
Эв прервала молчание:
— Повидали своих друзей-республиканцев?
— Да, кое-кого.
«Стыжусь признаться ей, как мало трогают меня сейчас дела республиканцев. Но она должна понять».
— Завтра увижу моего друга Лебона. Он теперь возглавляет группу, в которую я вхожу. Нужно отдохнуть: я очень устал. Ближайшие две-три недели я вряд ли смогу взяться за работу в обществе. У меня будет масса свободного времени.
«Если бы решиться сказать: «Эв, все свое время я оставил бы только для вас!»
Лакей принес счет. Эварист вынул из кармана два золотых. Эв равнодушно спросила:
— Что же вы станете делать целыми днями?
«Я мог бы сказать, что буду думать о ней. Если бы она спросила иначе! И если б не нужно было решать, сколько оставить лакею!»
— Буду заниматься математикой.
— Математикой?
В глазах ее появился интерес.
«Нужно сказать, какая у меня важная работа. Она мне поверит».
— До того как попасть в Сент-Пелажи, я написал работу по математике. Послал ее в академию. С ней должен был ознакомиться один из членов академии, мосье Пуассон. Мне ее возвратили; мосье Пуассон сказал, что не понимает ее. Он понял бы, если б был большим ученым. Я добился новых, очень важных результатов, которых еще нигде не изложил. Все они здесь. — Он показал себе на лоб. — Но изложить нужно. Может быть, удастся заставить этих безмозглых академиков признать важность моей работы, пока я еще не состарился или не умер.
Эв думала: «Бедный мальчик не в своем уме. Его бы надо пожалеть. Что им от него нужно? Вот теперь он решил, что он великий ученый и что профессора и академики просто дурачки перед ним. Но раз он безумец, может стать и опасным. Разве не было безумием провозгласить этот тост? Кто знает, на что он еще способен?»
Книга Альберта Эйнштейна и Леопольда Инфельда знакомит читателя с развитием основных идей физики. В книге дается "представление о вечной борьбе изобретательного человеческого разума за более полное понимание законов, управляющих физическими явлениями", в ней показано, как каждая последующая, уточненная картина мира закономерно сменяет предыдущую. Книга отражает известную среди специалистов эйнштейновскую оценку задач современной физики и ее основных тенденций развития, которые в конечном счете ведут к созданию единой физической теории.Мастерское изложение делает книгу А.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.