Эварист Галуа: избранник богов - [81]

Первый ряд уже готовился бросить железные прутья в лицо гвардейцам, а потом пробраться между ног тех, кто устоит, и запустить прутьями им в спину. Тем временем второй ряд пустил бы в ход холодное оружие и завершил дело, начатое малышами.

Не смейтесь над этими притязаниями. То, о чем я рассказываю вам, казалось вполне серьезным. Никому из присутствовавших не было смешно. Но если внизу, во дворе, мятеж был подавлен, на верхних этажах еще не все было потеряно. Стоило открыть двери камер имеющимся у нас ключом, и костер из всех тюремных тюфяков и матрацев прикрыл бы отступление восставших. Беспорядок облегчил бы нам бегство. Разочарованному победителю не досталось бы ничего, кроме почерневших стен.

Капитуляция была почетной для малышей. Ни волосок не слетел с их голов. Требования заключенных были полностью удовлетворены: их заверили, что завтра на рассвете к ним возвратят товарищей. Урок обошелся администрации дороже, чем она рассчитывала. Двадцать тысяч франков не возместят убытков, вызванных провокацией к мятежу. Власти, несомненно, будут мстить. Но в конце концов сила осталась на правой стороне, выступившей против жестокости, насилия и коварства. В Сент-Пелажи воцарился порядок!

В тюрьме все пошло наоборот: ею управляют люди, брошенные сюда теми, кого привела к власти июльская революция».

1831 год

Галуа провел 30 июля в карцере — темном, тесном, с массивной дверью. Вытянувшись на жесткой койке, он старался в точности припомнить последовательность событий, которые привели его сюда.

Их было четверо в сносной, вполне удобной камере с шестью окнами: прекрасная мишень для стрельбы с чердака на другой стороне улицы Пюи-де-Лермит. Они раздевались. Вдруг послышался громкий выстрел, и в стену врезалась пуля, пролетевшая между Эваристом и его товарищем. Товарищ упал без сознания. Галуа был уверен, что пуля прошла на волосок от его головы.

На крики заключенных появились три тюремщика и директор тюрьмы собственной персоной. Сей важный чин и не подумал взглянуть на лежавшего без чувств. Он лишь вытаращил глаза на Галуа. Эварист мог побожиться, что видел, как на лице директора последовательно сменяют друг друга удивлений, разочарование, злоба и, наконец, дикая ярость.

Затем важная персона подняла кулак и заорала на Галуа:

— Вы стреляли в товарища! Вам не терпится кого-нибудь убить, неважно кого! Ну, я же вам задам…

Галуа стоял не шевелясь. Он был слишком взбешен и не мог позволить себе потерять самообладание. Если бы он был вооружен, он действовал бы иначе. Один из заключенных без чувств лежал на полу. Другой, сидя на койке, хранил молчание.

Третий наскочил на директора с криком:

— Сами хотите нас убить, а других обвиняете!

Заключенный, до сих пор лежавший на полу замертво, подал первые признаки возвращения к жизни: брыкнул одного из тюремщиков ногами.

Директор показал на Галуа и двух других:

— В карцер.

Одного оставили в камере — того, кто молча сидел на койке. Галуа удовлетворенно улыбнулся. Тут они промахнулись. Он знал, что заключенный, который вел себя с таким хладнокровием, храбр и осторожен. Нетрудно догадаться, почему он не вмешался.

Кому они готовили эту пулю?

Нужно поговорить с Распаем. Рассказать о подозрении. Пуля предназначалась ему, Галуа.

Его мысли прервал громкий стук в дверь.

— В Сент-Пелажи вспыхнул бунт. Тюрьма наша. Ждите. Мы откроем дверь, и вы свободны.

Сквозь дверь ему прокричали о том, что случилось, и убежали, пообещав вернуться и взломать дверь. Но не вернулись.

Он вспомнил, как год тому назад по улицам Парижа шагала победоносная революция. Тогда он сидел взаперти в Подготовительной школе. Сегодня победоносная революция совершается в Сент-Пелажи. А он в карцере.

«Какие успехи! И достигнуты за один год. Из школы — в Сент-Пелажи. Та же роль. Всегда та же. Сидеть взаперти, бездействовать. Но сегодня по крайней мере я один из тех, кто вызвал революцию. Какое огромное достижение в самом деле! Заключенные взбунтовались, чтобы выручить меня».

Однако в пылу сражения заключенные не вспомнили о товарищах, ради которых они начали борьбу. Галуа и его двух друзей освободили из одиночных камер не раньше, чем на другой день, и не кто иной, как законные тюремные власти.

Потом он снова часто думал о пуле, посланной в его камеру. Рассказать о своих страхах и подозрениях Распаю он постыдился. Такая ли он важная персона, чтобы послужить мишенью для пули, специально предназначенной для него хитро задуманным планом? Это казалось слишком неправдоподобно. Он был о себе более скромного мнения. Но потом он вспомнил предостережения защитника мосье Дюпона. Впрочем, даже если его подозрения и основательны, как можно что-нибудь доказать? Стрелявший, несомненно, скажет, что выстрел произошел случайно, во время чистки ружья. А кроме того, Эварист с каждым днем чувствовал все большее безразличие, все большую усталость.

В октябре он получил письмо, которого прождал больше двух лет. Письмо с печатью института. Наконец-то оно нашло дорогу в Сент-Пелажи! Конверт был большой и толстый. Стараясь сохранить спокойный и равнодушный вид, Эварист вскрыл его. В конверте была его рукопись и письмо от секретаря академии.