Евангелия и второе поколение христианства - [37]

Генеалогия, помещенная в Евангелии от святого Матфея, конечно, не произведение автора этого Евангелия. Он взял ее из какого-нибудь ранее существовавшего документа. Заключалась ли она в еврейском Евангелии? Можно сомневаться. Большая часть еврейских христиан Сирии продолжала держаться текста, в котором не было подобных генеалогий; но, вместе с тем, некоторые из очень древних назарянских манускриптов имели в виде предисловия sepher toledoth. Склад генеалогии Евангелия от Матфея еврейский; способ письма собственных имен не тот как у Семидесяти Толковников. Впрочем, генеалогия, как мы видели, была по всей вероятности, произведением родных Иисуса, удалившихся в Ватанею и говоривших по-еврейски. Достоверно только одно, что в составлении этих генеалогий не было ни большого единства, ни большого авторитета; до нас дошли два противоречивые между собой способа связать Иисуса с последними из известных представителей дома Давидова. Ничего нет невероятного в том, что отец и дед Иосифа были известны. За исключением их, все от Зоровавеля до Иосифа было сфабриковано. Так как после пленения библейские писания не сообщают уже хронологических данных, то автор генеалогии счел этот период времени гораздо более коротким, чем он на самом деле был, и поместил мало поколений. От Зоровавеля к Давиду пользовались Паралипоменоном не без некоторых неточностей и мнемонических странностей. Книга Бытия, книга Руфь и Паралипоменон устанавливают генеалогическое дерево до Давида. Странное желание у автора генеалогии, помещенной в Евангелии Матфея, в виде исключительной привилегии насильно ввести в восходящую линию от Иисуса четырех жен-грешниц, неверных или такого поведения, которое фарисей мог бы осудить, Тамару, Рахаву, Руфь и Версавию. Это могло служить указанием грешникам никогда не терять надежды войти в семью избранных. Генеалогия Матфея вводит в число предков Иисуса, потомков Давида, царей иудейских, начиная с Соломона; но вскоре эта генеалогия перестала нравиться, на ней был слишком сильный отпечаток нечестивой славы, и Иисуса связали с Давидом через малоизвестного сына последнего, Нафана, по линии, параллельной царям иудейским.

К тому же, убеждение в сверхъестественном зачатии, с каждым днем принимая все большие размеры, отводило вопрос о телесном отце и предках Иисуса на второй план. Из одного параграфа у Исаии, плохо переданного Семьюдесятью Толковниками, делали вывод о рождении Мессии от Девы. Bсe свершил Святой Дух, Дух Бога. По-видимому, Иосиф действительно был довольно стар, когда родился Иисус; Мария же, его вторая жена, могла быть очень молодой. Разница в возрасте облегчала появление идеи о чуде. Конечно, легенда создалась бы и без этого; но так как миф слагался в среде, знавшей семью Иисуса, то подобное обстоятельство, как старый муж и молодая жена, имело большое значение. В еврейских рассказах часто сказывается стремление отменить божественное могущество слабостью орудия, которое оно употребляет для своих целей. Великие люди рождались от старых или в течение долгого времени бесплодных родителей. Легенда о Самуиле породила легенды об Иоанне Крестителе, об Иисусе и о самой Марии. С другой стороны, это давало повод к возражениям недоброжелателей. Грубая басня, выдуманная противниками христианства, делавшая отцом Иисуса солдата Пантеру легко создалась, благодаря рассказам христиан, описывавшим подозрительный факт рождения ребенка без участия мужа. Вышеупомянутая басня ясно доказывает стремление евреев во II-м веке, но начиная с I-го, представить незаконным рождение Иисуса. Потому-то, говорили они, и помещаются с таким чванством во главе книги toledoth Иисуса имена Тамары, Рахавы, Версавии, а опущены имена Сары, Ревекки и Лии.

Рассказы о детстве Иисуса, отсутствующие у Марка, ограничиваются у Матфея эпизодом с волхвами, связанным с преследованием Ирода и избиением младенцев. Все это, по-видимому, создалось в Сирии. Гнусная роль, приписываемая Ироду, очевидно, выдумка родных Иисуса, укрывшихся в Ватанее. Эта маленькая группа людей, несомненно, была источником ненавистнических клевет против Ирода. Басня о позорном происхождении его отца, опровергаемая Иосифом и Николаем Дамасским, по-видимому, вышла оттуда. Ирод превратился в козла отпущения всех недовольств христиан. Что же касается опасностей, окружавших, как предполагали, детство Иисуса, это подражание детству Моисея, которого тоже хотел убить царь, и он должен был спасаться за границу. С Иисусом случилось то же, что и со всеми великими людьми. Ничто неизвестно об их детстве, по очень простой причине, так как нельзя предвидеть будущую знаменитость ребенка; недостаток сведений пополняют анекдотами, придуманными на месте. Кроме того, фантазия склонна представлять себе людей ниспосланных провидением, выросшими среди окружавших их опасностей, только благодаря особому покровительству Неба. Народный рассказ, относящийся к рождению Августа, и некоторые жестокости Ирода могли послужить основанием для легенды об избиении младенцев в Вифлееме.

В удивительно наивно составленном изложении Евангелия Марка имеются странности, грубости, трудно объяснимые места, вызывающие возражения. Матфей старается отделать и сгладить детали. Например, сравнить Марка, III, 31-35 и Матфея XII, 46-50. Второй исключает мысль, что родители Иисуса, считая его сумасшедшим, хотели связать его. Поразительная наивность Марка, VI, 5: "Он не мог там (в Назарете) совершить никакого чуда и т. д." смягчена у Матфея, XIII, 58: "он там свершил много чудес". Странный парадокс у Марка: "Истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, матерей, братьев, сестер, детей и земель, a в веке грядущем жизни вечной" превратился у Матфея: "всякий, кто оставил дома или братьев, или сестер, или отца, или жену, или детей, или земли ради имени моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную". Приписываемое женщинам у Марка побуждение посетить могилу, ясно указывающее, что они не ожидали воскресения, заменено у Матфея ничего не значащим выражением. Книжник, спрашивающий у Иисуса ? первой из всех заповедей, предлагает свой вопрос у Марка с благим намерением. У двух других евангелистов он предлагает его с целью испытать Иисуса. Время шло вперед, и уже не могли признать за книжником возможности действовать без хитрости. Эпизод, в котором молодой богач обращается к Иисусу со словами: "учитель благий", а Иисус отвечает "никто не благ, как только Бог", впоследствии показался соблазнительным. Матфей представил его в менее соблазнительном виде. Способ, каким приносятся в жертву ученики у Марка, также смягчен у Матфея. Наконец, последний вводит бессмыслицы с целью добиться патетического эффекта. Гуманный обычай давать осужденным вино превращается у него в изощрение жестокостей для подтверждения выполнения пророчества.