Евангелие зимы - [61]

Бариста заторопилась и пролила немного кофе. Вставив бумажный стакан в картонную подставку, она пододвинула ее отцу Дули.

– Это возмутительно! – продолжал Пол.

– Правильно, – поддержала женщина, сидевшая рядом со стойкой. – Он прав!

Отец Дули стиснул трость и прижал ее к ноге.

– Я здесь не на судилище. Пожалуйста, не обращайтесь со мной как с преступником. Об этом будут говорить в другое время и в другом месте. Выработкой координированного ответа сейчас занимается вся церковь…

– Разговаривайте со мной человеческим языком, Фрэнк! – закричал Пол, дрожа, и схватился за прилавок. – Думаете, вы неподсудны? Мы требуем ответа. Пусть с нами поговорит отец Грег! Куда он запропастился ни с того ни с сего?

От ближайшего столика подошла одна из мамаш и положила руку Полу на спину.

– Он абсолютно прав, – сказала она отцу Дули. – Вы… Вы… Постыдились бы, вот что! – Ее голос срывался. – Позор! Вы и на мессе ничего не сказали, даже в проповеди не упомянули!

– Я не репортер, я не спекулирую на сенсациях и не будоражу людей без причины, лишь бы развязать массовую истерию! – Отец Дули оглядел кафе. Когда он встретился со мной взглядом в зеркале, я замер. По нему нельзя было сказать, что ему хочется заорать или треснуть по физиономиям оппонентов своей тростью, но на самом деле он этого желал. Мы смотрели друг на друга лишь мгновение, и, судя по тому, как он задрожал, чувства нас обуревали одни и те же. Его взгляд был как рука, протянувшаяся ко мне, схватившая за плечо и тянувшая к нему. Я не мог вырваться. Неожиданно для себя я подумал – а отец Дули при виде меня испытывает то же самое? Кажется, я испугал его еще больше, чем Пол.

Ничего мне не сказав, он повернулся к Полу.

– Поверьте, я делаю все, что в моих силах.

– Этого явно недостаточно! Истерию разжигают не газеты. Вы так мне ничего и не скажете? Где, черт побери, отец Грег? Вот он бы что-нибудь сказал. Где он?

Отец Дули взял подставку с тремя стаканами кофе.

– Отец Грег сейчас болен, давайте не будем его беспокоить. Он не отвечает на звонки. А я отвечаю. По телефону прихода. Всем нам следует заняться куда более важными делами, и прекратите эту травлю.

Сторонник строгих правил, отец Дули всегда ходил с недовольным каменным лицом, но, стоя с серой картонной подставкой, плясавшей в его руке, он утратил обычное хладнокровие, и привычная маска начала трескаться.

Пол ткнул пальцем в грудь отца Дули, и мне показалось, что старый священник сейчас опрокинется навзничь.

– Вы несете ответственность наравне со всей церковью, – сказал Пол. – Вы точно так же виноваты. Вы не можете просто утрясти это со своим начальством. Мы тоже заслуживаем справедливости.

Отец Дули кивнул.

– Извините, – сказал он и повернулся к выходу. – О Господи, – пробормотал он, открывая дверь.

Женщина рядом с Полом погладила его по плечу. Он шлепнул ладонью по прилавку у кассы, и женщина попятилась.

– Ноги моей в этой церкви больше не будет! – крикнул Пол. – В нормальном мире это называется укрывательством преступника, черт побери! – Женщина подвела его к своему столу. Пол подтянул стул и подсел к ней и ее подруге. В кафе поднялся гвалт оживленного обсуждения.

– Нет, ничего себе – сюда пришел! – сказала Джози. – Либо он самый тупой в мире, либо ему все по барабану. Мой отец говорит, это не что иное, как надменность. Кардинал как-его-там поверить не может, что в прессе поднялся такой скандал. Они надеются, что все как-нибудь утрясется. – Она взглянула на меня, и по беспокойству, проступившему на ее лице, я понял, что моя игра разоблачена. – А что ты думаешь? – спросила она. – Ты же работал в Драгоценнейшей Крови Христовой! Что, вот правда ничего не было?

– Честно? – негромко спросил я. – Я хочу, чтобы все это улеглось. Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь еще.

– Ты же сам всегда говоришь о новостях, – сказала Джози. – А это вообще особый случай. Тут детей касается.

– Почему особый? – спросил я.

Она покачала головой.

– А вот особый. Это как двойное преступление. Детей не просто жестоко оскорбили, им все будущее испортили. Совершенное против них преступление будет преследовать их всю жизнь.

– Так-таки преступление?

– Да, преступление, и хорошо, что мы можем вмешаться. Что, черт побери, происходит в этом мире? Я становлюсь злой, террористы захватили больше половины мира, какие-то типы рассылают сибирскую язву конгрессменам и сенаторам, американцы вступают в «Талибан», а теперь еще и священники начали нападать на детей? Да что это, конец света наступает, что ли?

– Чепуха, – повысил я голос. – Тебе известно, сколько добра делает церковь? Разве можно сбрасывать это со счетов?

– Ты рехнулся? Ты их защищаешь? Ты что это, вдруг стал ревностным католиком и защищаешь общие интересы? Да тут слепому ясно: виновны без всяких оговорок! Подумай о пострадавших детях! Это несправедливо, что им пришлось такое пережить, а мы узнали только потому, что некоторые из них не стали молчать!

– Может, дети не стали молчать, потому что им захотелось внимания? – спросил я и засмеялся, не зная, почему. – Один сказал, а за ним и другие стали повторять, ухватившись за очередную сенсацию?