Евангелие от зверя - [26]

«Гречанка» сбросила его руку, не собираясь отвечать, но Валет снова полез к ней, осклабясь, предлагая познакомиться, явно вызывая Антона вмешаться, и добился своего. Антон перехватил его руку, сжал особым образом, так что тот побледнел, боковым зрением увидел взмах руки татуированного молодца, сидевшего через проход, перехватил левой рукой его кулак с кастетом и вывернул. Сказал с нажимом, жестко и раздельно:

— Сидеть тихо, урки! Не борзейте, маслинами накормлю!

«Маслинами» на блатном жаргоне назывались пули, и хотя пистолета у Антона, естественно, не было, крутые мальчики ему поверили. В проходе снова появился вожак ватаги, держа руку в оттопыривающемся кармане брюк.

— Отпусти их, своячок, здесь я держу зону, как ты соображаешь. Или не соображаешь?

Антон понял, что здоровяк с наколкой на шее, изображавшей дракона, вооружен.

— Если держишь, так держи, — посмотрел он ему в глаза; под формулой «держать зону» подразумевалось быть паханом, лидером среди заключенных. — Пусть посидят тихо-мирно, никого не задевают.

— Боюсь, ты себя переоцениваешь, своячок… олень. Не избежать тебе облома[10] на бану[11], будь готов. — Здоровяк посмотрел на своих подчиненных нехорошим взглядом и отошел.

Антон отпустил обоих, пересилил желание посмотреть на незнакомку, откинулся на перегородку купе, закрыл глаза и сделал вид, что собирается поспать. Сквозь неплотно сомкнутые веки он, конечно, видел каждое движение парней, так что застать врасплох они его не могли, однако ехать так долго было невозможно, и, промучившись таким образом полчаса, послушав переговоры немного притихших парней, Антон открыл глаза.

Красивая незнакомка читала книгу, не обращая ни на кого внимания, и Антону стало грустно. Момент, когда они могли познакомиться, прошел, «косить» под блатного уже не хотелось, а навязывать свое общество кому бы то ни было Громов не любил. Так они и доехали до Москвы под аккомпанемент громкого общения веселой компании, в зыбком равновесии вагона, делая вид, что заняты своими мыслями и делами, хотя чувствовалось, что блатные удерживаются от чересчур хамских выходок с трудом, давая зато волю языку. Однако Антон на это реагировать не желал, чтобы не усугублять взрывоопасную ситуацию.

Незнакомка вышла из вагона на перрон Ярославского вокзала первой. Оглянулась на идущего следом Антона и поспешила к спуску в метро. Антон с сожалением проводил ее взглядом, задавил желание незаметно проводить ее до дома и оглянулся на сиплый прокуренный голос:

— Ну что, своячок, побазарим?

Это был вожак ватаги с двумя здоровенными качками, поедавшими Антона глазами. Остальные парни, в том числе обиженные Громовым Валет, Есаул и амбал с наколками на плечах, перегородили перрон с двух сторон, процеживая выходящих пассажиров, как сквозь гребень. Они ждали, они жаждали зрелища, будучи уверенными в своем превосходстве, но вряд ли предполагали, каким будет финал их «базара» с обидчиком.

Антон не стал ни заводить пустой разговор, ни предупреждать, он просто и наглядно показал шайке, ведомой «авторитетом», прибывшей в Москву по своим рэкетирским делам, а может быть, для разборок с «братвой» другой такой же шайки, что такое да-цзе-шу, то есть искусство пресечения боя.

Вожак не успел воспользоваться пистолетом в кармане, пропустив незаметный мгновенный удар костяшками пальцев в переносицу, и уже не видел, как легли на перрон его быки-телохранители. Затем то же самое произошло с тройкой ватажников, загораживающих выход в город. Не оглядываясь больше и не обращая внимания на пассажиров, начавших собираться в толпу, Антон сбежал по ступенькам перехода вниз и вошел в метро, сожалея, что дал себе волю, позволил втянуть себя в конфликт. С другой стороны, хамы заслуживали адекватного ответа. Правда, если быть честным, вмешался Антон больше не ради восстановления справедливости, а под влиянием чар голубоглазой красавицы, так и не пожелавшей выразить бывшему зеку благодарность за помощь.

Антон вздохнул: образ женщины не желал исчезать из памяти, продолжая будоражить воображение, заставляя испытывать досаду, сожаление и грусть.

Шел второй час дня, когда он вышел из метро на Пушкинской площади и начал обзванивать бывших друзей и сослуживцев по имеющимся у него телефонам. Однако смог дозвониться только до майора Мамедова, оказавшегося на службе. Майор за четыре года отсутствия Антона в столице успел получить звание подполковника и работал теперь заместителем начальника спецшколы ГРУ, располагавшейся на том же месте, что и прежде, — в Щелково. Звонку бывшего инструктора по рукопашному бою он не обрадовался, сухо сообщил, что времена к лучшему не изменились, что помочь Громову устроиться на работу в прежнем качестве он не может, и посоветовал обратиться в отдел кадров конторы.

Вежливо поблагодарив подполковника, Антон повесил трубку и с час гулял по Тверскому бульвару, приглядываясь к прохожим и потокам машин, заново переживая свое возвращение в большую жизнь, которая не спешила принять его обратно. Мир зоны — страшный мир, и, вспоминая его, Антон радовался обыкновенным человеческим лицам, каждому взрыву смеха и просто улыбке или жесту дружелюбия.