Евангелие от Матфея. Комментарий - [182]
Так как Матфей не указал время начала казни, мы не знаем, сколько часов провел Иисус на кресте. Согласно Марку, Иисус был распят в девять часов утра.
Ст. 46 – Около трех часов Иисус испустил громкий крик, который Матфей приводит по-арамейски, заменяя лишь арамейское «элахи» (в греческом «элои́») на еврейское «эли́», а затем дает перевод на греческий. Это не транслитерация греческого оригинала («Эли, Эли, лема сабахтани?»), а реконструкция арамейского прототипа, который звучит примерно так: «Эли, Эли, льма швакта́ни?» Это начальные слова Пс 22(21), говорившего о невыносимых муках невинного страдальца, взывающего к Богу.
Существуют две точки зрения на то, каков смысл этого восклицания. По мнению одних, Иисус, отождествив себя с греховным человечеством, в этот страшный предсмертный час действительно ощутил богооставленность, пережил весь ее ужас и мрак. Вероятно, это имеет в виду апостол Павел, говоря о том, что Христос принял «проклятие вместо нас на себя» (Гал 3.13) и «Того, кто не ведал греха, Бог ради нас сделал грехом» (2 Кор 5.21). С этим согласуется и евангелие от Петра, в котором Иисус восклицает: «Сила Моя, Сила Моя, Ты оставила Меня!» В нескольких рукописях и древних переводах другое чтение: «Почему Ты опозорил Меня?»
Согласно второй точке зрения, Иисус, начав читать псалом, из-за физической слабости смог произнести лишь первый стих, имея в виду все содержание псалма, который заканчивается на радостной ноте надежды: «Он [Бог] не презрел и не пренебрег скорби страждущего, не скрыл от него лица Своего, но услышал его, когда тот воззвал к Нему» (ст. 25). Следовательно, это не вопль богооставленности, а свидетельство веры. Возглас опущен у Луки и Иоанна, вероятно почувствовавших, что эти слова могут смутить слушателей и читателей. У Луки, например, Иисус произносит благочестивые слова: «Отец! В руки Твои предаю Мой дух!» (23.46), у Иоанна Иисус издает крик победы: «Свершилось!» (19.30).
Ст. 47 – «Эли» («Боже мой») созвучно имени пророка Ильи, которое произносилось как Элья́ или Эли́. Это, вероятно, и объясняет, почему стоявшие недалеко от Иисуса люди подумали, что Он взывает к пророку о помощи: «Зовет Илью». По народным представлениям того времени, Илья был скорым помощником и заступником всех, кто попал в беду. Проблема заключается в том, что понять такое созвучие могли только евреи, а не римские солдаты, охранявшие кресты с распятыми. Возможно, среди них были люди, понимавшие местный язык, или же это были наемники из соседних с Иудеей областей, говорившие по-арамейски.
Ст. 48 – Скучающим солдатам хотелось развлечься, им было любопытно, придет Илья снять Иисуса или нет. Вероятно, именно этим продиктован поступок одного из солдат, когда он дал Иисусу пить: он боялся, что Иисус умрет прежде, чем придет Илья, и они лишатся интересного зрелища. Кресты, как правило, были невысокими, и он мог бы напоить умирающего из своей кружки, но, вероятно, не захотел. Он намочил губку в кислом питье, которое, скорее всего, было дешевым кислым вином. Греческое слово «о́ксос» означало кислое сухое вино в отличие от сладкого – «о́йнос». Возможно, это была так называемая «по́ска», напиток из воды с уксусом или кислым вином и яиц, хорошо удовлетворявший жажду. Солдаты обычно всегда носили его с собой, и, скорее всего, палачом двигало смешанное чувство сострадания и любопытства.
Ст. 49 – Но евангелист видит в этом поступке желание еще раз причинить Иисусу страдание, поэтому, в отличие от Марка, слова «Давай посмотрим, придет Илья спасти Его или нет» вложены в уста других солдат, которые хотят остановить своего товарища.
Ст. 50-51 – Иисус издал еще один громкий крик, на этот раз, вероятно, без слов, и испустил дух. И в этот момент в Храме разодралась завеса. Среди тринадцати завес Храма две были самыми важными: одна у входа в святилище, другая отделяла Святое Святых (то есть самое святое место). Неизвестно, какую именно завесу имеет в виду евангелист, возможно, вторую, самую главную, за которую никто не имел права входить, кроме первосвященника в День Искупления (евр. Йом-Киппур). Спорят также и о значении этой разодранной завесы: она может говорить о том, что отныне между Богом и человеком нет преграды и человек может общаться с Богом напрямую, без посредников, каковыми были первосвященники. Ср. Евр 6.19; 9.1-12; 24-28; 10.19-25, а также Еф 2.14-15. Согласно другому мнению, это был символ суда над Храмом, предопределивший его разрушение (ср. 24.2, 15). Иосиф Флавий рассказывает о том, как однажды ночью ворота внутреннего притвора сами собой раскрылись и «сведущие люди... считали этот знак предвестником разрушения» (Иуд. Война, VI, 5, 2).
Ст. 52-53 – Кроме того, произошло землетрясение, во время которого отворились гробницы и воскресли усопшие святые. Эти стихи породили множество неразрешимых вопросов. Кто эти святые и сколько их? Какова природа их воскресших тел, то есть подобно ли их воскресение воскресению дочери Иаира и Лазаря или же самого Иисуса? Если их тела стали преображенными, как у Иисуса, то как это согласуется с христианским верованием, что воскресший Иисус – первенец из умерших (Кол 1.18; Откр 1.5)? Были ли они воскрешены в момент смерти Иисуса? Если да, где они находились до Его воскресения? Что стало с ними потом? Остались ли они на земле или были вознесены на небо? И когда это произошло? Почему об этом событии упоминает только один евангелист Матфей и молчат все остальные? Было ли это событие в реальности или Матфей в данном случае выступает скорее как богослов, чем историк? Вне зависимости от ответа на последний вопрос, очевидно, что этот рассказ иллюстрирует важнейшую богословскую истину: смерть Иисуса дарует жизнь и спасение людям. Недаром повторяется одна и та же деталь: и здесь, и там происходит землетрясение, а это на мифологически-эсхатологическом языке есть указание на наступление конечных времен.
