Евангелие от Магдалины - [22]

Однако самое страшное началось потом, когда я, окруженная со всех сторон бритыми храмовниками в черных балахонах, оказалась наверху и они стали теснить меня к алтарю, единственному светлому месту в храме. Тут же рядом оказался Роже, теперь во фраке и «бабочке». Потом монахи расступились, и к нам приблизился Юге, весь в черном. На вытянутых его руках лежало ослепительно белое пышное подвенечное платье. Для меня? Я повернулась к Роже. Он был белее подвенечного платья! Так, значит, этого он так боялся? «Не бойся, милый, — этого не будет. Я уже обвенчана с Митей!» — сказала я Роже, улыбаясь.

Похоже, Юге понимал по-русски или просто оценил интонацию и сделал движение рукой — и в освещенный небесным лучом круг перед алтарем вошла, уже одетая в подвенечное платье... я! Теперь я окончательно поняла, почему я так сразу испугалась Мадлен... это была Мадлен — и была я! Раньше — почему я сразу не испугалась до смерти тогда, в ресторане, — прическа была другая, странная, незнакомый наряд, но сейчас — совпадало все: это была ОНА — Я! Я чуть было не упала и ухватилась за Роже! Юге с надменной улыбкой поглядывал то на меня, то на Мадлен, то снова на меня, и взгляд его был понятен без всякого перевода: «Ну что... Не хочешь быть с нами? Тогда заменим на более послушную!» Он снова поглядел на бледную, дрожащую Мадлен, которую, видимо, встреча с «близняшкой» подкосила еще сильней, чем меня. Юге сделал жест, и Мадлен, трепеща, стала приближаться... Так... А меня куда же?!

— Нет! Я согласна! — закричала я и ухватилась за Роже.

Юге, довольный, кивнул — и появился священник. Обряд нашего венчания я помню смутно, поскольку была почти в отключке, — помню, как у меня на пальце появилось кольцо — но не гладкое, а какое-то витое: вернувшись наконец домой, я сразу же запихнула его подальше. Вообще, венчание это носило явно какой-то дьявольский оттенок: священник был почему-то мулат, почти черный и как-то гнусно усмехался. Потом — то ли его бормотание, то ли тихое пение вокруг совсем как-то свели меня с ума. Я стала смеяться, и дальше начался совсем уже шабаш. С ужасом вспоминаю теперь — а тогда мне было совершенно не стыдно: обратно из храма по дороге вниз мы ехали с Роже абсолютно голые, верхом на одной лошади — и обозначало это, как я поняла, совсем не разнузданность здешних обычаев, а, наоборот, аскетизм и скромность ордена розенкрейцеров: члены ордена не имеют даже средств на одежду и по бедности вынуждены вдвоем ездить на одной лошади. Мне, впрочем, обычай этот кажется слегка извращенным — особенно теперь, когда поездка та отодвинулась в памяти... и вот снова явился Роже! Мы ехали тогда голые очень долго — и лишь когда появились внизу первые черепичные крыши, Юге посадил нас к себе в машину и вернул одежду!

Помню, проснувшись наутро в отеле, мы с Роже не смотрели друг на друга: от страха и от стыда. Так... Ну а теперь что? Я глядела на Роже с вызовом. Теперь на одной лошади вдвоем, да еще голой я не поеду! И не надейся! Тут не ваши горы!

Роже надменно (научился у своего друга?) процедил, что ИХ терпение кончилось — и в этот свой приезд он НАМЕРЕН забрать у Мары похищенные сокровища розенкрейцеров и вернуть их в храм!

«Опоздал, милый! — вдруг пришла в голову мысль, которую я гнала от себя с самого утра. — Ничего уже НЕТ! Тут тебе не Франция, тут Россия. Тут уже другие законы. Вернее, другие беззакония! Тут ты испугаешься покрепче, чем у себя в горах!» Неясные страхи соединились, как ручейки, в один глубокий и полноводный ужас. Я вдруг почувствовала ясно, что Мары уже нет и ей ничем не поможешь... а Роже, как обычно, опоздал — как и тогда с венчанием, так теперь и с убийством... припозднился!

Все это мелькнуло в душе на какое-то мгновение — я не колдунья, не ведьма и никогда не буду участвовать в этом маскараде, как Гуня, — но некоторые вещи ощущаю довольно ясно, через время и пространство... Да! Я закрыла глаза... потом снова открыла и посмотрела на Роже... Опоздал, мальчик! Нам остается только заняться работой: нас уже ждут внизу нетерпеливые «койоты»! Роже, однако, бормотал свое: ему, очевидно, его средневековые бредни были важней.

Ну что ж... Чао!

Не дождавшись лифта, я сбежала по лестнице. К тому же я забыла (и, может, правильно забыла?) сказать, что Мара все завещала Мите!

Вот так.

Март и Митя на заднем сиденье автобуса играли в «подкидного», как лучшие друзья. Вот умненькие мальчики!

Так, я надеюсь, и пойдет: все будут лучшими друзьями — на путаницу и неприятности с врагами, да тем более в нашем коллективе, у меня абсолютно нет времени.

Когда была трудная группа, как сейчас, склонная к эскападам и неожиданностям, я брала с собой Митю. Во-первых, потаскать тяжести, размяться, посмотреть на свежих людей, чтобы не засиживался дома.

Во-вторых, и от него случалась польза: иногда, когда по ходу дела что-то менялось, возникали неясности, можно было с упреждением послать его вперед, навести шороху, уточнить и исправить.

...Но в тот жуткий день ничего уже ни уточнить, ни исправить не удалось.

Теперь Митя относился к своей роли «мальчика на побегушках» почти игриво, иногда только шутливо утрируя мои задания и тем самым слегка себя развлекая. Это позволяло ему чувствовать себя не униженным, а, наоборот, веселящимся. Так, однажды, когда я просила его посмотреть в Пушкине расписание электричек (автобус Марта сломался), Митя приволок под аплодисменты туристов всю доску расписания. Несоответствие между его возможностями и конкретными делами уже не угнетало меня. Помню, я возила по городу ученых парижской «Эколь нормаль», которые интересовались у нас в основном живописью и балетом, и я, глядя на них, красивых, веселых и благополучных, вдруг не выдержала и сказала: кстати, у меня муж тоже ученый, кандидат наук, крупный специалист в математике и физике атмосферы.