Евангелие от Иисуса - [92]

Он оказался прав в сомнениях своих. Минуло время – примерно около года, – и Лизия прислала матери весточку, от имени свекра со свекровью приглашая мать прийти в Кану на свадьбу невестки своей, сестры мужа, и взять с собой кого ей захочется – всем, мол, будут рады. Мария, как приглашенная, имела право выбрать, кто будет сопровождать ее на свадьбу, но, не желая быть хозяевам в тягость, чтоб, не дай Бог, не сказали:

Вот, явилась со всем выводком, – многодетные вдовы, как известно, весьма щепетильны, – решила взять с собой только двоих: нынешнего своего любимца Иосифа и дочку Лидию, которая была в той поре отрочества, когда праздники и развлечения наскучить не могут. Кана от Назарета невдалеке – не более часу ходьбы, а в такой мягкий осенний день и просто прогуляться приятно, даже если в конце пути не ждет нас свадебный пир.

Вышли из дому, чуть рассвело, чтобы Мария смогла помочь хозяевам в последних приготовлениях к торжеству и угощению, а ведь известно, что чем больше гостей, тем больше у хозяев хлопот. Навстречу матери, брату и младшей сестре вышла радостная Лизия, начались поцелуи, объятия, расспросы, но, поскольку дело не ждет, повела Марию в дом жениха, где, по обычаю, и должно было происходить застолье, чтобы вместе с другими женщинами варить, парить и жарить. Иосиф с Лидией остались во дворе, со сверстниками своими, мальчики затеяли игры, девочки принялись танцевать, и так продолжалось до самого начала церемонии. Тут уж все, без различия пола, устремились вслед за друзьями жениха, несшими по традиции горящие факелы, хотя утро выдалось ослепительное, но факелы эти, по крайней мере, доказывали, что, как бы ни сияло солнце, не стоит пренебрегать даже таким бледным и немощным светом, какой давали они. Высыпали на улицу соседи, радостно приветствуя жениха, но благословения приберегая на ту минуту, когда шествие двинется в обратный путь – уже с невестой. Иосифу с Лидией, однако, ничего из того, что последовало за этим, увидеть не довелось, что, впрочем, огорчило их не слишком, потому что ничего любопытного для них тут не было: недавно совсем выходила замуж их родная сестра, и они наперед знали, как все будет: жених постучит в ворота дома невесты, прося ее показаться, выйдет она к нему, окруженная подругами, которые держат, как пристало женщинам, не факелы, ибо факелу по размеру своему и по яркости пламени подобает быть несомым в руке мужчины, но светильники поскромнее, обыкновенные плошки; знали брат с сестрой и то, как ступит за порог невеста и жених поднимет ее покрывало и ликующе-изумленно ахнет, увидав, какое сокровище предназначено ему, словно за двенадцать месяцев, минувших от обручения до свадьбы, тысячи раз не видел он свою нареченную, не обладал ею когда только ему ее хотелось. Так вот, ничего этого Иосиф с Лидией не видели, и вот по какой причине: отрок, глянув случайно в другую сторону, увидел в глубине улицы двоих мужчин и женщину и, объятый таким чувством, будто заново родился, узнал старшего брата своего и женщину – ту самую, кого встретили они с Иаковом тогда на берегу моря. Он крикнул сестре:

Смотри, наш Иисус идет! – и оба во весь дух припустияи навстречу, но Иосиф вдруг остановился, застыл на месте, потому что вспомнил мать, вспомнил и как сурово говорил с ними брат, хотя дело было, конечно, не в них с Иаковом, а в том, что велела передать им мать, и, подумав, что потом объяснит Иисусу, отчего повел себя так, повернул назад. Уже заворачивая за угол, обернулся он и, ужаленный змеей ревности, увидел, что брат как перышко подхватил Лидию на руки, а она покрывает все его лицо поцелуями, спутники же его смотрят на это с улыбкой. Ничего не видя из-за слез досады, застилавших глаза, побежал Иосиф дальше, влетел в ворота, прыжками, чтобы не наступать на разостланные на земле скатерти, уже уставленные снедью, пересек двор и позвал: Матушка! – и как хорошо, что каждому из нас дан собственный голос: из всех женщин, хлопотавших там, обернулась на голос сына одна лишь Мария, взглянула на него и поняла, что он скажет: Иисус! – еще до того, как слово это прозвучало. Она побледнела, покраснела, улыбнулась, нахмурилась, снова побледнела и наконец взялась за сердце, словно проверяя, на месте ли оно, и отступила на два шага, словно наткнулась на стену. Кто с ним? – спросила она, не сомневаясь, что пришел первенец не один. Мужчина и женщина и наша Лидия. А женщина – та самая? Та самая, но мужчину я прежде не видал. Приблизилась ничего не подозревающая Лизия, спросила с любопытством: Что случилось?

Твой брат пришел сюда на свадьбу. Иисус? Да, Иосиф видел его. Лизия не впала в смятение, не растерялась, как мать, лицо ее всего лишь озарилось улыбкой, которую мы рискнем назвать нескончаемой, и она произнесла вполголоса: Брат, – несведущим же поясним, что и улыбка такая, и слово это стоят иных восторгов. Пойдем же, встретим его, сказала она. Ступай одна, я останусь здесь, сказала, точно защищаясь, Мария и велела Иосифу: Иди с нею. Но Иосиф не захотел оказаться в объятиях Иисуса после младшей сестры; Лизия же одна идти не решилась, и в итоге все трое остались стоять, словно подсудимые, ожидающие приговора и не уверенные в милосердии судьи – если, конечно, уместно будет употребить в этих обстоятельствах слова «судья» и «милосердие».