Евангелие от Джексона - [78]

— Не знаю, что опасней…

— Брось весла, брось, кому говорю! — раздался резкий окрик за спиной гребца.

Купец и Лодин с удивлением уставились на старика. Лицо его было искажено злобной гримасой, в глазах пылала гобсековская жадность, в правой руке вороненой сталью отливал «вальтер». Подельники оцепенели от неожиданности. Свободной рукой старик ловко выхватил сумку из-под сиденья Лодина.

— А теперь гребите к берегу, живо!

Вот так сюрприз! Первым от шока оправился Купец:

— А что дальше?

— А дальше вы меня высаживаете на берегу, а сами катаетесь дальше сколько влезет, хоть до утра, — съязвил Цульский.

— Старый, ты наверное забыл, что сгубило фраера, — сказал Купец. — К тому же в сумке значительно больше, чем было оговорено.

— Не ваша забота, сосунки. Сказано гребите!

В глазах у Лодина навернулись слезы, и он безропотно налег на весла.

— А взял с вас больше за страх, — вслух рассуждал повеселевший Цульский. — Я воды смертельно боюсь, плавать не умею, а вы меня как пацана на глубину потащили, иллюзион устроили. Таких молокососов, как вы, учить надо, чтоб старость уважать научились…

— Ты, гнида, хоть покажи в каком месте высадить.

Старик на секунду обернулся к берегу и махнул рукой в сторону тростника. Этого мгновенья хватило Купцу, чтобы выхватить пистолет и сделать выстрел — самодельный глушитель сработал безупречно и легкий щелчок даже не вспугнул чайку, качавшуюся на воде рядом с лодкой. Гильза, описав дугу, плюхнулась в воду. Пуля пробила старику шею, оружие выпало из разжатых пальцев и упало на дно лодки. Тело медленно сползло туда же. В горле у него противно клокотало, он был еще жив. Глядя на них безумными глазами, Цульский силился изрыгнуть какие-то проклятия, но вместо этого у него вырывался свистящий хрип. Лодина затрясло и чуть не стошнило.

— Купец, что ты наделал? Зачем?

— Не стони, а лучше отгреби подальше.

Руки Николая сделались ватными и не слушались его, но все-таки лодка медленно двигалась.

— Пойми, Колян, другого выхода у нас не было. Он ушел бы с деньгами и оставался б опасным. Тут риска никакого, кто его будет искать, фашистского недобитка. Считай, что ты выполнил миссию народного мстителя, свершил так сказать, акт возмездия.

— К чему черный юмор, Гриша? Не я, а ты…

— Нет, Колян, не я, а мы. Видишь, он еще дышит, ну-ка стрельни, разок. Заодно и молчать на эту тему будем крепче.

И он вложил в дрожащую руку Лодина пистолет и помог ему нажать спусковой крючок. Затем наклонившись, посмотрел зрачки лежащего и объявил:

— Все, теперь финита.

Он достал из-под кормового сиденья внушительных размеров холщовый мешок.

— Помоги на старичка мундир напялить.

Через пару минут все было обстряпано: труп отлично вписался в мешок, туда же Купец заложил заранее припасенную железяку. Осмотрелся и дал команду:

— Готово. Три-четыре…

Мешок полетел за борт, легкая волна всколыхнула водную гладь.

— Все, теперь давай на станцию, — сказал Купец. — Гражданская панихида закончена, речей и поминок не будет.

На обратном пути он с помощью ковшика аккуратно удалил с днища кровяные разводы. На станции, сдав лодку и нацепив на руку часы, он подошел к Лодину:

— Ну что, Колян, как говорится, настала минута прощания. Теперь я начинаю другую жизнь, новый виток, выныриваю в новом месте, без крыши, короче, с нуля. Поэтому мне нужны деньги. Значит сделаем так: я забираю твою сумку, а тебе отдаю свою долю, золотишко и камешки, все самое ценное, что по почте отправлять не рисковал. Тебе торопиться некуда, пройдет время, все сдашь за милую душу, только не горячись, год-два выдержи. И помни, ты чист, без сучка и задоринки. А мне ждать некогда — надо устраиваться. Ну как, согласен?

— Все понятно. Тебе деньги нужнее — бери. Где твой металл?

— В аэропорту, в камере хранения. Ячейка сто восемь, шифр — «к» сто двадцать три, один-два-три. Запоминается легко, завтра заберешь. А теперь прощай, обойдемся без проводов и громких слов.

Они обнялись. Купец положил свой «ТТ» в сумку Лодина, «вальтер» Цульского засунул в карман куртки.

— Да, и последний совет, если что, ни в чем не сознавайся, доказать они ничего не смогут. Не забывай, как устроюсь, обязательно звякну.

И он, резко развернувшись, не оглядываясь, направился в сторону зоосада.

Зверинец почти опустел, у клетки со сладострастным павианом уже никого не было. Купец купил в буфете огромное кремовое пирожное, самое большое, что там было, и швырнул его в клетку. Зверь будто узнал его и приветственно поднял лапу. В то же время самочки дружно кинулись к лакомому куску, но тут же были остановлены властным рыком. Зверюга подошел к пирожному, обнюхал его и уселся прямо в крем своей бесподобной задницей. Купец хотел было обидеться, но не успел. Животное поднялось и выпятило вымазанный в креме зад на всеобщее обозрение. Самочки не стали медлить, они шустренько подскочили и стали слизывать сладкую мазню своими маленькими розовыми язычками. Их грозный предводитель мычал от восторга и наслаждения, Купец трясся от беззвучного хохота.

— Ах ты, извращенец, — ласково пожурил он любителя пикантных сексуальных забав и подумал: «Что ж, у каждого в неволе свои развлечения, свои маленькие радости. Твоя судьба, павиаша, — маленькая клетка, моя судьба — клетка большая, тебе надоело скучать взаперти, мне надоела бестолковая жизнь в бестолковой стране».