Евангелие от Джексона - [35]

— Эй, ихтиандр, жизнь надоела? — вывел его из забвения голос, прозвучавший где-то совсем рядом.

Лодин поднял голову: поблизости на волнах слегка покачивалась спасательная шлюпка, в ней сидели двое атлетически сложенных парней.

— Да немножко бы пожить еще не мешало б, — ответил Николай.

— Тогда давай к берегу, — сказал парень, сидевший на корме. — А то заплывут такие вот курортнички в сторону Швеции, а потом пузыри пускают. Здесь не Черное море — вода сама не держит. Что ни неделя — утопленничек, а нам на хрена такое удовольствие, нам за мертвецов премию не выписывают, наоборот… Так что заворачивай на сто восемьдесят, курс на пляж, а то подвезем, а потом для полного счастья и штраф заплатишь.

«Вот она, сермяжная правда жизни, — думал Лодин, плывя к берегу, — везде руки вяжут, везде ограничения — на суше, в воздухе и на воде. Ну а если мне там нравилось, ну вот именно там… Я ведь госграницы не нарушал и даже в нейтральные воды не заплыл. Акулы в заливе отродясь не водились, да какие там акулы, здесь обычная салака уже редкость. Так в чем же дело, почему людей дергают, как баранов — туда нельзя — сюда нельзя. Нельзя? Низзя! Низ-зя! Зя… зя… зя-а-а!!!»

— Вопрос такой; — заговорил Леня Крот, когда Лодин вернулся назад и немного отдышался. — Раз уж все собрались, хочу выяснить, долго мы еще будем работать?

— Что, к теще на блины торопишься? — спросил Лодин.

— Не в том дело. Всех сокровищ не собрать, а погореть в конце концов можно.

— Погореть можно и сразу, если без головы… — резонно заметил Купец.

— И все-таки засиживаться не стоит, — гнул свое Крот, — и так неплохой урожай сняли.

— Ты так считаешь? — Купец широко зевнул. — Финик вон только — только долги погасил. Ему свои капиталы еще зарабатывать и зарабатывать. Правильно, Юра?

— Правильно-то правильно, — отозвался Финик, — но все-таки делать ноги нужно вовремя. Легавые поди уже хватились нас, рыщут, бесятся…

— Вопрос по существу, — сказал Лодин, — как решите, так решите.

— Но учтите, орлы, — сказал Купец, — парочка жирных кусков у Коляна еще припасена. Возможно, там такое…

Наступило напряженное молчание.

— Хорошо, — нарушил тишину Крот. — Недельки на полторы я еще согласен, а там как хотите, а я сваливаю.

— А больше и не надо, — кивнул Купец и потом спросил: — И куда же ты сваливаешь, Леня, если не секрет?

— Вот вернемся в Нефтеозерск, — мечтательно произнес Крот, — получу свою долю и сразу на Черное море, я же живьем настоящего моря никогда не видел…

— А это тебе что? — встрял Финик.

— Это не море — лужа, душу не трогает. — Крот помолчал, а затем продолжил: — Однажды в зоне кинчик показывали, как щас помню, «Матрос с „Кометы“» назывался, и там песня была, может кто знает: «Тот, кто рожден был у моря, тот полюбил навсегда»… и еще такие слова: «…самое синее в мире — Черное море мое»… И так у меня потом сердце сцепило… Задумал: если на волю выбраться удастся, хоть ползком, хоть на брюхе, а туда доберусь. Этой мыслью и держался. В зоне, Купец знает, без мечты и веры не выжить — кто о бабе, как о чуде, мечтает, кто водки в усласть на воле нажраться. А мне будущее представлялось так: получу у «хозяина» расчет, соберу бабки и возьму путевку на самый дорогой круиз вдоль побережья, Одесса — Ялта — Сочи. Мне один знакомый про такие круизы рассказывал. Лежу, бывало, после отбоя на нарах, а перед глазами картина: Черное море, белый-белый теплоход, и я на палубе. А вокруг чайки, чайки, и девочки в купальничках бедрами крутят, снимай — не хочу. И все люди на борту веселые, красивые, и круглые сутки праздник, никаких забот… Тыщу раз, наверно, эту картинку видел, теперь хочу, чтоб наяву все было.

— Просадишь там все, нищим останешься, — сказал Финик.

— Что ты понимаешь, на мечту никаких денег не жалко. Это святое…

— На святые дела, Крот, деньги не такими способами добывают, — промолвил Купец.

— Ты неправ, Купец. Знал бы, так не говорил. У меня с моей судьбой свои счеты; пока она у меня в должниках ходит, вот я долг и забираю…

А счеты у Лени Крота с судьбой были такие…

Рос он без отца — тот оставил семью, когда ему, Ленечке Кротких, не было и пяти. Как ни тяжело было матери, работавшей маляром на стройке, поднимать самой двоих детей — у Лени еще была годовалая сестренка, — но ничего, подняла, выдюжила. У Лени еще в школе проявилась большая тяга к технике, любой мало-мальский механизм становился предметом его интереса, будь то будильник, пылесос или заводная детская игрушка. Разобрать какую-нибудь вещицу, покопаться, понять принцип работы — хлебом не корми. Он хотел стать знаменитым конструктором, изобретать сложные машины, собирать роботов. Десятилетку ему кончить не пришлось — чтобы облегчить жизнь матери, после восьмого класса пошел учиться в ПТУ на слесаря. Был он трудолюбив, старателен, малоразговорчив и близко ни с кем из других учащихся не сходился, держался особняком. Там, в училище, за фамилию и скрытный нрав свой, он и получил соответствующую кличку, прилепившуюся к нему намертво. Обучение давалось ему без особого труда, занимался он с охоткой и подумывал, чтобы продолжить свое образование в вузе — большая цель требовала больших знаний. Кто знает, как бы сложилась дальнейшая судьба парня, не случись на последнем курсе событие, перевернувшее все с ног на голову, раскрошившее в пыль хрустальный замок его надежд…