Евангелие Достоевского - [30]

– Это ваша фраза целиком, а не моя. Ваша собственная, а не одно только заключение нашего разговора. «Нашего» разговора совсем и не было: был учитель, вещавший огромные слова, и был ученик, воскресший из мертвых. Я тот ученик, а вы учитель.

Но теперь Ставрогин законченный атеист. Более того, он утверждает, что был таковым и тогда, когда рассуждал о народе-богоносце:

– Вы атеист? Теперь атеист?

– Да.

– А тогда?

– Точно так же, как и тогда…

Шатов прервал, махнув рукой:

– Вы помните выражение ваше: «Атеист не может быть русским, атеист тотчас же перестает быть русским», помните это?.. А между тем это одно из самых точнейших указаний на одну из главнейших особенностей русского духа, вами угаданную. Не могли вы этого забыть? Я напомню вам больше, – вы сказали тогда же: «Неправославный не может быть русским»…

– Если б я веровал, то, без сомнения, повторил бы это и теперь; я не лгал, говоря как верующий, – очень серьезно произнес Николай Всеволодович. – Но уверяю вас, что на меня производит слишком неприятное впечатление это повторение прошлых мыслей моих. Не можете ли вы перестать?

– Если бы веровали? – вскричал Шатов, не обратив ни малейшего внимания на просьбу. – Но не вы ли говорили мне, что если бы математически доказали вам, что истина вне Христа, то вы бы согласились лучше остаться со Христом, нежели с истиной? Говорили вы это? Говорили?

– Но позвольте же и мне наконец спросить, – возвысил голос Ставрогин, – к чему ведет весь этот нетерпеливый и… злобный экзамен?

Достоевский вкладывает в уста Ставрогина, но не нынешнего, а прежнего, свои собственные мысли, изложенные в письме Фонвизиной. Именно в этом письме, посланном по окончании каторги, он изложил свой «символ веры» и заявил о неприятии какой бы то ни было истины вне Христа. Парадоксальным образом Ставрогин оказывается двойником самого Достоевского.

Такова удивительная диалектика Достоевского, особенность его художественного метода. Он вкладывает в уста героев свои собственные мысли, распределяя их между самыми разными персонажами. Подобно диалогам Платона, в которых собеседники спорят между собой, но мы не всегда знаем, с какой точкой зрения солидаризируется сам философ, в диалогах, которыми наполнены романы Достоевского, звучит его голос, но не всегда понятно, с кем из героев и в каких именно воззрениях он согласен. Читатель сам должен делать выбор между философскими идеями и становиться на сторону то одного, то другого собеседника.

Достоевского часто и до сих пор называют «жестоким талантом». И то верно, что страшное и жуткое рассказывает он о человеке. Всего страшнее его рассказ не тогда, когда он изображает человека в ярости и буйстве, в огненном вихре страстей и искушений, – всего страшнее его рассказ тогда, когда с неподражаемой зоркостью он изображает мертвую зыбь распавшегося духа, опустошение падших людей, когда он показывает страшные образы небытия. Таков Ставрогин. И тихое беснование и немочь страшнее бури. Но и над этим небытием звучит торжественная и всепобеждающая Осанна. В этой Осанне величайшая тайна Достоевского. В ней его сила. Он не соблазнился тайнозрением зла… И не потому не соблазнялся Достоевский, что верил в Божие всемогущество и в победу Божией силы над черной немочью греха. Он ждал победы не от всемогущества, но от Божественной любви. Но самое главное – он никогда не соблазнялся о человеке. Никогда для него не закрывался образ Божий в человеке. Не закрывался потому, что всюду его открывала любовь. Эта любовь сохраняла Достоевского от пессимизма. Она сохраняла его от испуга и страха. Он веровал от любви, не от страха. Пред духовным взором Достоевского всегда стоял образ Христа. И он свидетельствовал о бесконечности Божественной любви к человеку. Невозможно человеку вступать в спор с Богом и умалять Божественное свидетельство о человеке своим отчаянием или сомнением.

Протоиерей Георгий Флоровский. Религиозные темы Достоевского

Прототипы Ставрогина

Одним из прототипов Ставрогина был Николай Спешнев, неформальный лидер кружка петрашевцев, с которым Достоевский общался в молодости. Он был красив, в кружке держался особняком, про него ходили разные легенды и слухи, его образ был овеян романтическим ореолом. Когда Достоевского вывели на Семеновский плац, где должна была состояться показательная казнь петрашевцев, Достоевский сказал ему по-французски: «Мы будем со Христом». Спешнев ответил с усмешкой: «Горстью праха».

Л. Фишер. Портрет Н. А. Спешнева в кресле. 1843 г.

М. Бакунин. Автопортрет. 1830-е гг.

Другим прототипом Ставрогина был, как считают некоторые исследователи, русский анархист Михаил Бакунин. Лично знакомый с Марксом и Энгельсом, он перевел на русский язык «Манифест Коммунистической партии». В 1867 году Достоевский посетил в Женеве конгресс «Лиги мира и свободы», на котором за день до этого выступал Бакунин. Свои впечатления от конгресса Достоевский описал в письме к племяннице: «… Начали с того, что для достижения мира на земле нужно истребить христианскую веру. Большие государства уничтожить и поделать маленькие; все капиталы прочь, чтоб все было общее по приказу, и проч. Все это без малейшего доказательства, все это заучено еще 20 лет назад наизусть, да так и осталось. И главное, огонь и меч – и после того как все истребится, то тогда, по их мнению, и будет мир…»