Евангелие для цыганского барона - [6]

— Похасела...(погибнет), – добавила Румида.

Голубенко ушел вглубь дома, на ощупь отыскав укромное место, разложил постель и только теперь успокоился духом, оставшись наедине, из-за чего он так и настаивал, чтобы быть именно в этом доме. Теперь он мог свободно, сколько угодно молиться. Поблагодарив Бога за прожитый день, среди виденного им ада, Андрей просил своего Господа дать ему ясность – как быть ему дальше. После молитвы уснул крепким спокойным сном. Утром следующего дня ромалэ от малого до великого собрались во дворе. Их взоры были направлены к двери, куда поздно вечером ушел святой (новое имя данное Андрею Наидой). Один лишь Ипан осмелился подняться по ступеням почти к самой двери, да и то держал кнут на изготовье, как будто оттуда должен был появиться сатана, жуя святого. От страха он даже забыл, что обращаться надо по-русски, а потому громко задал два вопроса по-цыгански:

— Како Андрей! Ту адай? Кай тумэ? (Дядя Андрей! Ты здесь? Где ты?)

Видя, что никто не открывает дверь, он добавил третий вопрос:

— Со кэрэса? (Что ты делаешь?)

Андрей, услыхав за дверью громкие слова по-цыгански, вышел навстречу кричавшему, думая что произошло что-то неожиданное. Но увидев несколько семей в полном сборе, стоящих с открытыми ртами, скорее спросил, чем сказал:

— Доброе утро?!

И только теперь вспомнил о предупреждениях барона, которые насторожили их всех. Две-три минуты они удивленно переговаривали между собой, и только один главный Рома (Марц) выразил кратко весь смысл их разговора:

— Ба (смотри), живой! – сказал он Румиде, как будто Андрей вернулся из когтей бабы-яги.

— Дыкхаз (смотрю), живой! То можэ вин (он) из сатаною дружэ, з анчихрыстом рогатым?

— Нет, мама, значит, он действительно святой, коль его сатана боится, – сделала вывод за всех Наида.

Барон подошел к Голубенко и дружественно похлопал его по плечу:

— Да, похожэ в тэбэ нэ заячя кров. Ходим я тоби покажу як трэба (как надо) жыть, ты ще такого нэ бачив.

Марц, беря под руку Андрея, своей грузной фигурой "покатился", как большой шар, к другому зданию – своей обители. Войдя в дом, он несколько раз перекрестился, глядя на большие иконы, покрытые вышитыми украинскими рушниками. Под всем этим иконостасом висели на золотых цепочках горящие лампадки. Рядом с "богами" висел винчестер, как бы оберегающий их. Пахло ладаном и дорогими духами, которыми цыгане часто и обильно брызгают на дорогие ковры, лежащие на полах.

Каждую комнату разделяли тяжелые железные решетчатые двери с большими замками. С потолка на мощных цепях спускались громадные (несоразмерные комнатам) люстры из хрусталя, фарфора, золота; в спальне барона висела особо изящная люстра из рубина и других драгоценных камней. На окнах также были решетки, но чтобы их нарезное автоматическое оружие как-то скрасить, хозяину пришлось покрыть лезо сусальным золотом. На всех косяках окон и дверей копотью свечи изображены кресты. Изысканная старинная мебель ручной работы во всех комнатах держала на себе богатство антиквариата, нагроможденного без всякого вкуса. Особо привлекали внимание произведения мейсенс фарфоровой пластики, загадочно попавшие в келью скупого рыцаря, которые могли бы быть гордостью любого музея. В одной из комнат находилось собрание старинного оружия, которым барон особо гордился.

— Все это, еврей, из замков мне привезли. Больше такого ты нигде не увидишь. Это я показываю немногим людям, ну а тоби як кумэкающому цьому (разбирающемуся в этом). Ну шо ты скажыш, догнав я царя Соломона, чи ще прыкупыть? Шуршыкы (деньги) в мэнэ е. По золотому запасу мэни равных нэма! Тэ мэрав тсе!

Эти слова он произнес с такой одержимостью, что даже перекрестился. И в доказательство этого стал извлекать из серебряных шкатулок ювелирные изделия необыкновенной стоимости. За привычным движением высыпал из сумочки, украшенной бисером, золотые монеты – русские червонцы и американские доллары прошлого столетия.

— Ось воны, мыколочкы дорогэсэньки! (золотые монеты, на которых изображен царь Николай). Глаза его неистово блестели, лицо стало красным. Одержимость богатством вводила барона в необыкновенный экстаз, свойственный только цыганам.

Андрей ужаснулся. Он впервые в жизни увидел несметные сокровища, добытые страшным путем. В его воображении пронеслись картины убийств, грабежей, насилия, контрабанды и теперь он воспринимал виденное другими глазами, глазами открытыми силой Евангелия. Он смотрел на шкатулки, но там находилось не золото, а кровь, стекающая через края; он смотрел на старинные сосуды, но видел в них слезы людей; он смотрел на музыкальные инструменты искуснейшей работы, но они источали человеческий стон. Вдруг он почувствовал, что весь этот дом наполнен запахом крови, которую пил этот дикий народ под пляску одурманенных вакханок, кружащихся вокруг костров и поддерживаемых неистовым воем золотозубых ромалэ, упоенных звоном бубен и игрой скрипачей...

— Ну, шо ты еврэй, язык проглотыв, скажи шо нэбудь, – спросил барон, как выстрелом кнута, нарушивший раздумия христианина.

В этот момент Андрей думал о том, что нелегко (если вообще возможно!) будет показать истинное богатство этой бедной погибшей душе, а потому он только произнес: