Эванджелина - [4]

Если он слышал, как люди на несправедливость роптали.

«В некоем городе древнем (каком — я сейчас не припомню)

Посередине площади высилась на постаменте

Статуя бронзовая Правосудья, сжимавшая твердо

В левой руке весы, в правой — меч, в знак того, что навеки

Вознесено правосудье в законах и в сердце народа.

Даже птицы там в чашах весов свои гнезда свивали,

Не опасаясь меча, сверкавшего грозно на солнце.

Но с течением лет развратились понятья и нравы.

Власть подменила закон, и сильный железной рукою

Слабого стал притеснять. И случилось, что в доме вельможи

Нитка жемчужин пропала, и в том обвинили служанку —

Девочку, что сиротою жила в этом доме богатом.

Суд неправый да скорый обрек ее казни; и кротко

Встретила смерть она возле бронзовых ног Правосудья.

Но, едва вознеслась душа ее чистая к небу,

Страшный гром прогремел, разразилась над городом буря,

Молнии гневный удар из рук Правосудия выбил

Чаши тяжелых весов и сбросил со звоном на землю.

Тут и увидели все сорочье гнездо в углубленье

Чаши и в стенке гнезда — вплетенную нитку жемчужин».

Молча дослушал кузнец, но казалось, что этим рассказом

Не был он убежден и лишь возразить затруднялся.

Мысли его застыли в складках лица, как зимою

Пар застывает на стеклах причудливым, резким узором.

Эванджелина меж тем засветила настольную лампу

И оловянную кружку наполнила доверху темным

Пивом домашним, что славилось крепостью и ароматом.

Сам же нотариус, вынув чернильный прибор и бумаги.

Твердой рукою вписал имена жениха и невесты,

Возраст и дату, размеры приданого точно означив.

Все, как должно, законным порядком свершил и покончил.

В нижнем углу печать оттиснул большую, как солнце.

Тут же на стол из кожаной сумки выложил фермер

Вознагражденье тройное в серебряной звонкой монете.

Сельский нотариус встал, благословил нареченных,

Поднял заздравную кружку и выпил до дна за их счастье.

После губы степенно отер, поклонился и вышел,

У очага в молчаливом раздумье хозяев оставив.

Вскоре, по обыкновению, вынесла Эванджелина

Доску для шашек. Игра началась. Старики, раззадорясь,

Вместе смеялись над промахом каждым и каждой удачей —

Цепь ли кому удавалось прорвать или дамку поставить.

В это время поодаль, в сумраке ниши оконной,

Нежно шептались влюбленные, глядя, как месяц восходит

Над океаном седым и серебряной мглою долины.

Так миновал этот вечер. В девять часов с колокольни

Звон раздался — сигнал для тушенья огней; и тотчас же

Гости, простившись, ушли. И в доме покой воцарился.

Долго, долго еще звучали слова расставанья

В памяти Эванджелины, отрадой ее наполняя.

Вот уж прикрыт был золою жар в очаге, и неспешно

Вверх по дубовым ступенькам шаги отца проскрипели.

Вскоре и девушка двинулась наверх бесшумной стопою,

Озарена в темноте ореолом лучистого света,

Словно не лампа в руках, а сама она счастьем сияла.

Вот очутилась она в простой своей девичьей спальне

С белыми занавесями на окнах, с высоким комодом,

Где на просторных полках лежали, сложены в стопки,

Шерсть домотканая и полотно — все ее рукоделье,

То приданое, что драгоценней коров и баранов, —

Верный знак, что невеста прилежною будет хозяйкой.

Вскоре сделалась лампа ненужною, ибо потоки

Мягкого лунного света, вливаясь в окно, затопили

Спальню — и сердце Эванджелины волной всколыхнули.

Ах, несказанно прекрасна была она в лунном сиянье,

Ножками стоя босыми на светлом полу своей спальни!

Ведать не ведалось ей, что в эту минуту средь сада

Медлил влюбленный впотьмах, прикован к ее силуэту.

Но про него она думала; и непонятной печалью

Сердце ее омрачалось порой, как скользящею тенью

Месячный диск в небесах затмевался на миг. Но бесследно

Таяла грусть, когда из-за мглистого полога тучи

Вновь выплывала Луна — и какая-то звездочка следом,

Как Измаил, что с Агарью ушел от шатров Авраама.

IV

Радостно солнце наутро в лучах разлилось над деревней,

Радостным блеском сверкнуло над волнами Минасской бухты.

Где корабли англичан раскачались под бризом.

Жизнь уже пробудилась в Гран-Прэ, и труд многошумный

Сотнями рук стучал в золотые ворота рассвета.

С ферм соседних и хуторов, со всей сельской округи

Шел беспечный народ, принаряженный, словно на праздник.

Шутки, приветствия, оклики, радостный смех молодежи

В воздухе ярком звенели. С полей и лугов отдаленных

По неприметным тропинкам, по следу телеги на дерне

Новые группы крестьян подходили, сливаясь друг с другом.

Вскоре, задолго до полдня, все звуки работы в деревне

Смолкли. Толпою заполнились улицы. Люди сидели

Возле дверей на скамейках, смеясь и болтая под солнцем.

Стал каждый дом бесплатной харчевней, открытой любому;

Ибо у этих простых людей, живущих как братья,

Все было общим, и с ближним делиться им было в привычку

Но Бенедиктов дом казался гостеприимней

Всех остальных: ведь была там хозяйкою Эванджелина;

Ласковой речью она привечала, и слаще был вдвое

Кубок, который с улыбкою гостю она подносила.

Прямо под небом, в саду, еще аромат сохранившем

Снятых плодов золотых, раскинулся пир обрученья.

Там под навесом в тени сидели — священник почтенный,

Честный нотариус, и Бенедикт, и Базиль добродушный.

Неподалеку, где яблочный пресс и пчелиные ульи,

Расположился Мишель-музыкант, не стареющий сердцем.