Этрусская химера - [64]

— Удивительно, что у нас получился такой приятный вечер, — произнесла я с улыбкой. — Дело в том, что сама я — неряха. И предпочитаю пребывать в творческом беспорядке.

«Знакомство наше могло бы завершиться смертоубийством», подумала я. Он тоже улыбнулся.

— Итак, вы заметили мою болезненную склонность к аккуратности. Простите, если она смущает вас.

— Конечно, нет. Я просто завидую. Мне нравятся такие современные интерьеры. В них видна строгость, а друзья неоднократно указывали мне, что таковым качество я просто не обладаю. Моя квартира, скажем так, более эклектична. Модерн, примитив, и все, на чем остановится мой глаз, а он останавливается на многом.

— И так вам действительно понравилась моя квартира?

— Просто сказка. Но я почему-то удивлена. Мне казалось, что эксперт, не знаю, как сказать…

— Должен в меньшей степени любить современную мебель и искусство? — спросил он. — Но это не так странно, как вам кажется. Хорошие вещи, насколько я понял, нравятся мне вне зависимости от того, когда их создали. Но ведь, согласитесь, я не вправе владеть древностями, а когда ты знаком с подлинником любая копия кажется примитивной, во всяком случае, с моей точки зрения. Вот мебель у меня подлинная. Я собрал несколько лучших образчиков того, что на вашей родине зовется модерном середины двадцатого столетия. Днем я имею дело с предметами тысячелетней давности, обладающими своей собственной красотой, а когда я возвращаюсь домой, то попадаю в совершенно другой мир, полный собственного очарования, как, наверно, скажете вы.

— Насколько я могу видеть, вы покупали каждый из этих предметов, мебель, ковры, стеклянную вазу, картины в индивидуальном порядке. Возможно, я не могу правильно выразить свою мысль, но некоторые просто покупают вещи, не стремясь сочетать их друг с другом. Они покупают в лучшем случае комплекты. Или же это — чисто североамериканская манера?

— Не знаю, — ответил он. — Но вы — человек восприимчивый. Я действительно подбирал здесь предмет к предмету. Должно быть, в сердце своем я все-таки коллекционер.

— Но наделенный весьма взыскательным вкусом, — заметила я.

— Совершенство не является для меня пустым словом, — проговорил он. — Увы, также и в людях. Вне сомнения это может объяснить, почему в свои сорок шесть я все еще живу холостяком. Отсюда и моя привередливая аккуратность.

— Вижу, вы рисуете, — я указала на стоявший возле окна мольберт. — Нет ли среди этих работ и ваших?

Разговор начинал переходить на опасную территорию, и я подумала, что пора сменить тему.

— Нет, — ответил он. — Боюсь, что мои картины куда менее броски, чем эти абстрактные произведения. Я предпочитаю детали. Этого требует сам характер моей работы. И когда я берусь за кисть, любовь к деталям пробивается наружу, несмотря на все попытки держать ее в узде. Я могу показать вам кое-какие из своих работ, если только вы пообещает мне не сравнивать их с теми картинами, что висят у меня на стенах.

— Мне было бы очень интересно увидеть их.

— Одна из них находится сейчас на мольберте, и я принесу еще несколько штук. — Он направился в коридор, и я встала, чтобы последовать за ним.

— Подождите здесь, — предложил он. — Там, в коридоре, у меня устроена небольшая мастерская, в которой я храню свои работы. На самом деле ею является просто повышенная в чине ванная, которая служит мне кладовой и рабочим столом, когда я приношу с работы некоторые вещи домой, чтобы изучить их повнимательнее. Только не входите туда. — Он рассмеялся. — Там нет полного порядка.

Тем не менее я последовала за ним. В комнате оказалось полно книг, в основном о древностях, рабочий стол оказался заставленным всякими черепками, в углу находилась печь. Порядка здесь было меньше, чем в жилой комнате, однако за всем чувствовалась четкая логика.

— Как вы можете видеть, я занимаюсь здесь кое-какими исследованиями, — пояснил он. — Оборудование не очень сложное, однако оно позволяет мне время от времени проверять возникающие идеи.

Я извлекла из полки одну из книг — залистанный том, посвященный этрусскому искусству. Бегло просмотрев его, пока Никола рылся в ящиках, я поставила книгу на место. Отворачиваясь, я краешком глаза успела заметить, как он поправил только что оставленную мной книгу, так чтобы корешок ее в точности был выровнен по остальным.

Вопреки проявленной скромности и болезненной опрятности Никола оказался превосходным художником.

Картины его, небольшие холсты, иногда квадратики по шесть — восемь дюймов, на мой взгляд, отдавали влиянием глубокой древности.

Кистью он владел уверенно, и работы его оставляли вполне приятное впечатление.

— Они мне нравятся, — сказала я, делая глоток лимончелло. — Наверно во многом благодаря роду собственной деятельности, я ощущаю больше сродства с вашими картинами, чем с теми, которые висят у вас на стенах. По-моему, в них меня привлекает дух подлинной древности.

— Вы очень любезны, — поблагодарил он. — Я показываю собственные работы немногим людям. Это как если ты обнажаешь перед ними собственную душу. Спасибо вам за то, что вы так бережно обошлись с ней.

Он стоял совсем рядом, наши плечи соприкасались, и я поняла, что пора отправляться домой.