Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - [95]

Орд умел делать глубокие наблюдения насчет Лондона — как насчет его будущего, так и насчет непосредственно устройства города. В течение прошлой недели он дал Фламбарду отставку, тем самым предоставив мне полное право на свои долгосрочные прогнозы.

— Надо сказать, — говорил он, как обычно, безапелляционно и глотая слова, — с точки зрения перспективы две тысячи семьдесят третьего года все твои переживания по поводу сноса какого-то старого здания кажутся детским лепетом. Взять хотя бы это раскинувшееся побережье Темзы. — Что он для наглядности и проделывал: брал переливчатую старицу реки своей мозолистой ладонью в форме чашки. — На месте холодильного склада будут возведены многоквартирные дома с крышами в форме крыльев чаек, затем их тоже снесут, взамен на несколько десятилетий в центре Лондона вознесется могучее колесо Ферриса, но и оно укатится в неизвестном направлении. Кто-то из критиков, возможно, считает, что город — это некое особое образование с холмистой зоной по окраинам и болотами в центре, вроде френологических выпуклостей и впадин, каждая из которых обнаруживает какую-либо черту городской индивидуальности, но, откровенно говоря, это ибадутостьнафсюбошку. — Орд отдал дань слэнгу средне-ближайшего будущего. — Ни о какой индивидуальности Лондона не может идти речи с тех пор, как система метро, словно своего рода мега-курс электросудорожной терапии, связала соседние узловые точки и закоротила их напряжением в сотни тысяч вольт.

— Вот еще пример… — Он остановился у небольшой аптеки, глядя на сомалийцев — головы точно мячи для гольфа, туловища как у игроков в гольф, — стоявших в очереди отправить поручение на выплату денег. — Ты и представить себе не можешь, что из себя будет представлять Центральный шпиль, который построят в две тысячи тридцать пятом году. Больше сотни этажей, по форме напоминает колоссальный термитник, внутри — тысячи офисов и квартир, сотни атриумов и садов, и вся эта махина служит одновременно и домом, и рабочим местом для половины населения города; многочисленные разнообразные энергетические потоки, как воздушные, так и информационные, генерируются с помощью только-только изобретенной биосилы.

— Нет, не могу. — Я постарался придать голосу горечи. — Не могу себе такое вообразить.

Между прогулками я изо всех сил пытался упорядочить свои любовные интриги. Мое завещание было небольшим: груду старых матрасов — миссис Бэнсон, конверт, набитый иностранной валютой — брату, о котором я совсем позабыл, коробки со старыми покетбуками и поношенной одеждой — в приют. Все деньги, что у меня были, я растратил по мелочам. В офисе, трещащем от статического электричества и с изоляцией в виде бумажных записей жизней прочих людей я разбазарил оставшееся.

— Вряд ли стоит тратить время на это завещание, — заявила мне юрисконсульт. — Просто написать — уже денег стоит, потом еще взнос. Откровенно говоря, затраты не оправданы. Ее белая блузка до лифчика была пропитана потом.

— Меня не вдохновляет мысль, что государству хоть что-нибудь достанется.

Скрипнул настольный вентилятор, ероша судьбы мужчин и женщин.

— Понимаю.

Бачок с охлажденной питьевой водой булькнул — может, закипел?

— Я зальюсь вечным воем, если узнаю, что хоть один паршивый детектив или лишний носок в своей материальной облочке попадет во власть государства.

— Понимаю… — Сомнение во взгляде юрисконсульта росло на глазах. — Скажите, есть ли какая-то особая причина, по которой вы хотите составить завещание именно сейчас?

— Нет, никакой особой причины. Но ведь смерть подстерегает нас на каждом углу, не так ли?

Воскресным утром, на которое было назначено сражение за воздушный шар, было ясно, но ветрено для позднего лета. Галька заскрипела под слуховым окном у меня на чердаке. С трудом сохраняя равновесие на своем ложе принцессы на горошине, я высунул голову, посмотрел вниз и увидел Кита и Шэрон Крауд, стоявших на тротуаре.

Кит позвал меня, сложив руки рупором:

— Вылезай давай!

И это мне сразу напомнило, как школьники вот так же заходят за приятелем позвать его с утра поболтаться по улице. Я заспешил вниз, схватив мешок, который собирал всю ночь. Выходя из парадных дверей миссис Бэнсон, перебросил мешок через плечо, — ни Кит, ни Шэрон Крауд, казалось, этого не заметили. Один из детей Бэнсонов закричал нам вслед, но его слова были подхвачены и раздавлены проехавшим мимо ранним грузовиком. Мы пересекли Альберсквер и двинулись дальше, по Клэфэм-роуд в сторону Овала. У начала Фэнтимен-роуд к нам присоединился Бакс, и мы молча продолжили свой путь бок о бок по тротуару, будто участники одной группы в каком-нибудь популярном клипе или городские самураи. Над нами нависла тишина, малодушное, тягостное молчание.

Пока мы шли вдоль поворота Овала и по загаженной линии Харлифорд-роуд к Воксхолл-Кросс, напряжение усиливалось.

— Где ты оставишь Дину? — спросил я у Кита: у меня в голове стоял скрип его зубных протезов.

— С тем австралийцем в «Маджестике», ясное дело.

— А, ну да, да, прости.

— А почему бы не поручить собаку швейцару из «Эротических качелей»? — предложил Бакс. Это были его первые слова за все время, что он шел с нами. — Там еще открыто.