Этот сладкий голос сирены - [25]

Теперь Забелина просила в долг у Цыплаковой.

- Родная, у меня-то откуда? – возмутилась Цыплакова.

Какие-то деньги у Цыплаковой, конечно, были, но отдавать их Забелиной, зная наверняка, что та не вернет, во всяком случае в ближайший год, жутко не хотелось. Между тем, Забелина еще долго что-то бубнила и грозилась перезвонить.

От раздражения Цыплакову прямо-таки затрясло, она было решила позвонить Машке Виноградовой, но передумала, та, сердобольная душа, могла ее не понять. Носики были то, что надо. Тем более, вот он – предлог. Мысль отправиться к Носикам пришла мгновенно, и Цыплакова тут же решила привести ее в исполнение. Дело шло к вечеру, Цыплаков, давно уже собиравшийся в спортзал, видимо, после работы и отправился в спортзал. Дети сидели у компьютера. Цыплакова одела новую кофточку, долго смотрела на себя в зеркало… кокетливо взбила челку… Носиков набрала, когда уже была рядом с их домом. Жена Носика отозвалась скупо, но что ей оставалось, сказала – заходи.

В прихожей Носиков громоздилась старая обувь – последний реликт былой скудости, зато все остальное действительно потрясало, блеском, треском и отражением этого блеска и треска в зеркальных потолках. Носик был в застиранном, вытянутом свитере – тоже старая реликтовая привычка дома ходить лишь бы как – и щебетал что-то своим металлическим жестким голосом, а жена Носика подала на журнальный столик кофе и печенье. При этом ее лицо выражало одновременно два довольно противоречивых чувства – недовольство от появления Цыплаковой и в то же время нескрываемое ее над ней торжество. Впрочем, Цыплакова была не из тех, кто дает над собой торжествовать. Она удобно расположилась в кресле, положила ногу на ногу с таким расчетом, чтобы из разреза юбки выразительно, но не навязчиво выглядывало круглое, мясистое колено (расчет себя оправдал, Носик на это колено все поглядывал), и отпустила несколько снисходительных комплиментов по поводу обстановки – да, симпатично, да, впечатляет, напоминает один отель не то в Испании, не то в Италии, какой именно, трудно вспомнить, в памяти они все слились…

Жена Носика это проглотила молча, стерпела, только лицо чуть напряглось. Потом заговорили о Забелиной, и тут уже все сошлись и объединились в едином порыве – надо жить по средствам, нечего заглядывать в чужую тарелку. Кто и что ей должен? Вспомнили, как когда-то, еще в институте, она вечно стреляла сигареты. То у одного, то у другого. Никогда не покупала сама.

- Она всегда была такой, - жестко подвела итог жена Носика. – Почему тогда мы должны? Мы ничего не должны.

Вроде бы дела были сделаны – квартиру Цыплакова посмотрела, в отношении Забелиной позиция укрепилась, оставалось еще одно, самое… Она долго тянула время, топталась в прихожей, поддерживала разговор, словом, ждала момент… Где-то в глубине квартиры зазвонил телефон и порядком уставшая от Цыплаковой жена Носика помахала ручкой, сказала «пока» и вышла.

- Ну, я пойду… - потеплевшим голосом сказала Цыплакова и вильнула бедром в сторону Носика. Об острый бок Носика ее бедро чуть не порезалось, но Носик что-то сообразил, ее призыв был подхвачен…

- В четверг, - прошептал Носик поспешно, как будто только этого и ждал. – «Космос.» Номер четыре. В шесть.

Цыплакова возвращалась домой, как под хмельком.

«Ну, паскудник! Ну, сволочь! – думала она о Носике. – Номер! В «Космосе»! Ну, дрянь!»

Если уж честно, для этого она к Носикам и ходила, да, для этого… После черной измены Цыплакова, хоть, вроде, все и наладилось, Цыплакова места себе не находила. Душа ее ныла, томилась и даже как-то усыхала. И мрак, и холод вселенский обступали ее душу, и все удушливей с каждым новым днем и со всех сторон. Не старой она была еще, совсем не старой и довольно привлекательной, но чувствовала себя как бы столетней, не нужной никому, отжившей, отцветшей, преданной. И тут одна давняя, дальняя подруга, совсем дальняя, хорошо, что дальняя, с близкими откровенничать опасно, так вот та, дальняя, сказала – сама измени, тогда отпустит. Но с кем? И Цыплакова вспомнила про Носика, который всегда питал к ней особо плотские чувства и при виде ее не мог удержаться, чтобы не ущипнуть за бок. Такая измена была бы вдвое слаще, потому что Цыплаков Носика терпеть не мог.

- «Космос» - то и дело бормотала Цыплакова. – Ну, дрянь!

В четверг Цыплаков почему-то раньше пришел с работы, как будто чувствовал. И все ходил вокруг Цыплаковой, топтался и заводил разговоры, мешая собираться. «Чутье прям, как у собаки», - думала Цыплакова. Наконец, Цыплаков что-то сообразил:

- Ты это куда?

- К подруге, - отмахнулась Цыплакова.

- К какой?

- Ты ее не знаешь.

- Вроде, всех знаю.

- Значит, не всех.

- Я с ней… в институте работала, - добавила чуть спустя, чтобы смягчить ситуацию.

- А-а… - сказал Цыплаков. – Ну иди.

- Я и иду.

- Иди, - и Цыплаков уныло пошел смотреть телевизор.

И Цыплакова пошла, по дороге заглянула в бар, выпила рюмку ликера, для храбрости.

Носик ее уже ждал. Открыл дверь – суетливый, радостный. Глаза его колко блестели. Номер был так, средней руки, но вполне приличный – с телевизором, холодильником и большой двуспальной кроватью. На столике стояли коньяк, шампанское, лежали коробка конфет и большая связка бананов. Бананы были длинными и напоминали выродившиеся кабачки.