Этот сладкий голос сирены - [17]

- Оставь человека! – орал в бешенстве Цыплаков. – Пусть остается здесь!

- Где? – пролепетала усмиренная Цыплакова, падая на кожаный диван.

- Здесь, здесь!

- Здесь нельзя… Здесь гостиная…

- Вот гости и будут. Подыщет себе что-нибудь, уйдет.

Так Катя у Цыплаковых осталась.

Она была тихой, неслышной. Ребенок плакал редко, да и не плакал даже, когда плакал, а как-то мяукал и тогда казалось, что в гостиной котенок. Чаще всего можно было подумать, что там вообще никого нет. В первый же вечер Цыплакова сломалась и позвала Катю ужинать. И, насмотревшись как та ест, наголодавшаяся за несколько месяцев в больнице, стала приносить ей то яблочко, то конфетку, то горсточку изюма… И было бы все тихо-мирно, и длилось сколько надо долго, если бы не разразилась катастрофа… Если бы Цыплаков не влюбился.

Дело было утром. Цыплаков, будучи с некоторого бодуна после умеренной производственной пьянки, зачем-то вышел в прихожую и там увидел крошечные ботиночки. У Цыплаковой размер ноги был приличный, у подрастающих сыновей тоже. Вид их обуви никогда не вызывал у Цыплакова никаких особенных чувств. Эти же ботиночки – лаковые, с высоким подъемом и потертыми шнурочками – его вдруг потрясли. Он поставил их на свою огромную ладонь и они уместились, оба. Чувства при этом он испытывал самые непривычные и пронзительные, и необыкновенно сладкие, как будто в душе его какие-то ангелы заиграли на своих ангельских музыкальных инструментах. С этого утра он часто приходил в прихожую, воровато оглядываясь, держал на ладони Катины ботиночки, слушал ангельскую музыку и ему даже казалось, что вместе с ботиночками он держит на ладони ее всю вместе с ее ребенком. Он подходил к закрытым дверям гостиной и, сдерживая дыхание, прислушивался к каждому шороху, к каждому движению за ними… Цыплаков стал рассеянным, сентиментальным, хуже соображал на работе и часто, очень часто просто глупо и счастливо улыбался.

Вот в таком состоянии Цыплакова как-то и застала мужа – с глупой, блаженной улыбкой, растекшейся по широкому лицу и Катиными ботиночками в руке… Она и раньше замечала за ним какие-то перемены, какие-то странности, а тут… Цыплакова была неглупой женщиной, все ей стало ясно. И хоть Цыплаков засуетился и стал бестолково оправдываться, пути назад не было. Цыплакова, как-то вдруг мгновенно постарев и особенно грузно топая, побежала в спальню, упала на супружескую кровать и затряслась от беззвучных рыданий. Цыплаков пошел за ней следом, сел рядом и даже попытался утешающе погладить по упругой, сотрясающейся спине. Цыплакова неловко отбила его руку и продолжала рыдать.

- Ну, Ната, ну… - бубнил Цыплаков. – Ладно тебе.

- Что ладно! Что ладно! – отбрыкивалась Цыплакова. – Уходи к ней! Я как-нибудь и без тебя! Я себе тоже найду! Я – красивая женщи-н-а… Ко мне при-и-стают!..

- Вопросов нет… Конечно, пристают… Вон, Носик пристает…

- Пошел отсюда, козел, скотина! – прохрипела Цыплакова и сбросила на пол его подушку.

Цыплаков покорно взял подушку и пошел почему-то в ванну. Конечно, спать в ванной он не собирался, просто сел на край, прижал к себе подушку и стал думать… Ну что ж, - думал Цыплаков, -а может, она и права? Жизнь катится по инерции и неизвестно уже, куда катится… Неизвестно, пока не увидишь вдруг под ногами крошечные ботиночки, от которых затрепещет давно спокойное сердце. Что, он счастлив? Какое там счастье! Парни – малолетние оболтусы, жена – сварливая, разжиревшая лахудра, работа как из-под палки, заработал – купил, сносил, стоптал, проел, спустил в унитаз… Для подтверждения этой мысли Цыплаков даже заглянул в унитаз и спустил воду. В воронке закружилась душистая голубая пена. Уж лучше бы, как раньше, - мрачно думал Цыплаков. – Без обмана. Гавно, оно и есть гавно. А смысл? А идея? А идеалы? Проел, пропил, променял… В истории с Тибайдуллиным вообще повел себя, как подонок… При этом нестерпимом воспоминании Цыплаков даже застонал. Он вскочил, да так с подушкой в руках решительно побежал в гостиную. Ребенок спал в глубине дивана, Катя сидела в кресле и мечтательно смотрела в окно.

- Екатерина! – сказал Цыплаков торжественно и взволнованно. – Конечно!.. Вы удивитесь… Конечно! А, может, вы уже знаете!.. Я давно… Вы могли заметить… конечно…

-Что вы хотите? – спросила Катя как-то очень уж трезво.

- Я… не хочу… -сказал Цыплаков. – Итак, все вокруг слишком много хотят! Я предлагаю! Да! Предлагаю! Руку и сердце!

-Что это вы? – сказала Катя еще трезвее. – Вы – женаты, я замужем. Что вы такое говорите?

- Где же ваш муж? Где отец вашего ребенка?!

- Не знаю, - сказала Катя.

- Вот! Вот! – вскричал Цыплаков. – Вам нужен муж, а вашему ребенку нужен отец!

- Он у нас есть, - сказала Катя. – Без отца ребенка не получится. Неужели не ясно?

Он нас любит, и мы его любим. Где он – это уже не важно.

- Это маразм, - сказал Цыплаков.

- Вы дурак, - сказала Катя.

Катя совсем не хотела его обидеть, тем более именно благодаря ему она и нашла здесь приют. Слово «дурак» вылетело у нее как-то по-свойски. Но Цыплаков обиделся. Он опять отправился в их большую ванную комнату, какое-то время сидел на краю ванны, думал свои тяжелые думы, потом задремал и в таком полусонном состоянии залез в ванну, да так и проспал в ней всю ночь, неловко подвернув голову и прижимая к животу подушку.