Этот неподражаемый Дживз - [27]

- Кто этот маленький наглый негодяй, Вустер?

- Понятия не имею. Первый раз вижу.

- Я всыпал ему по первое число. Кстати, Вустер, мальчик сказал жутко странную вещь. Представляете, он крикнул, что Дживз пообещал дать ему доллар, если он обзовёт меня: э-э-э: тем, кем обозвал.

Мне это показалось неправдоподобным.

- Зачем Дживзу заниматься подобными глупостями?

- Вот и я так подумал.

- С какой стати?

- Вот именно.

- Я имею в виду, не всё ли Дживзу равно, какое у вас лицо?

- Да, - сказал Сирил, как мне показалось, довольно холодно. - Непонятно. Ну, я пошёл. До свидания.

- Пока-пока!

* * *

Примерно через неделю после этого чудного эпизода Джордж Гаффин позвонил мне и пригласил на последнюю репетицию своей комедии "Попроси папу", которая должна была пойти в следующий понедельник в Шенектаде. Последняя репетиция, объяснил мне Джордж, ничем не отличалась от генеральной, но являлась куда более увлекательной, так как все, кому не лень, могли прерывать пьесу в любом месте и делать соответствующие замечания, таким образом давая выход своим чувствам.

Репетиция начиналась в восемь часов утра с просмотра костюмов, поэтому я приехал в десять пятнадцать и не опоздал. Джордж стоял на сцене, разговаривая с каким-то типом в рубашке с короткими рукавами и ещё одним деятелем, кругленьким лысым толстячком в огромных очках. Этого последнего я несколько раз видел с Джорджем в клубе, его звали Блуменфилд, и он был директором театра. Я помахал Джорджу рукой и уселся в заднем ряду, чтобы не оказаться в гуще событий, когда дело дойдёт до драки. Через несколько минут Джордж освободился и присоединился ко мне, а спустя некоторое время занавес опустился. Парень за пианино лихо ударил по клавишам, и занавес вновь поднялся.

Я не помню точно, в чём заключался сюжет "Попроси папу", но смело могу утверждать, что он оказался вполне доступен моему пониманию, несмотря на отсутствие Сирила. Сначала я был в недоумении. Я имею в виду, Сирил не только десятки раз читал мне свою роль, но и беспрерывно говорил о том, что следует и чего не следует делать, и, должно быть, у меня в черепушке засела мысль, что он - душа пьесы, а остальные исполнители просто вынуждены выходить на сцену, когда он с неё уходит. Я ждал появления Сирила не менее получаса и вдруг понял, что он присутствовал на сцене с первой минуты. По правде говоря, я просто не узнал его в расфранчённом уроде, который прислонился к кадке с пальмой и старался с умным видом слушать, как героиня поёт о Вечной Любви, уж не помню что. После второго куплета он принялся отплясывать вокруг неё вместе с дюжиной точно так же одетых уродов. Тягостное зрелище для того, кто видел своим внутренним взором тётю Агату, точившую нож, и старикана Бассингтон-Бассингтона с охотничьим хлыстом в руке.

Танец закончился, и Сирил с своими дружками упорхнули за кулисы. В эту минуту рядом со мной послышался голос.

- Папка!

Старикан Блуменфилд хлопнул в ладоши, и герой, сотрясавший воздух очередной руладой, мгновенно заткнулся. Я прищурился, всматриваясь в темноту. Так и есть, это был не кто иной, как маленький веснушчатый друг Дживза! Он стоял в проходе, засунув руки в карманы, с таким видом, будто театр принадлежал ему одному. В зале воцарилось молчание; присутствующие почтительно ожидали дальнейшего развития событий.

- Папка, - повторил ребёнок, - этот номер не пойдёт.

Блуменфилд-старший расплылся в улыбке.

- Тебе он не понравился, мой мальчик?

- Меня от него мутит.

- Ты абсолютно прав.

- Здесь нужно что-нибудь похлеще. Чтоб было позабористей.

- Совершенно верно, мой мальчик. Так и запишем. Ладно, можете продолжать.

Я повернулся к Джорджу, который что-то невнятно бормотал себе под нос.

- Послушай, Джордж, старина, кто этот мальчик?

Старина Джордж глухо застонал, словно у него разболелся зуб.

- Сын Блуменфилда. Я понятия не имел, что он сюда проник. Теперь начнётся!

- Он всегда так себя ведёт?

- Всегда.

- Но почему старикан его слушает?

- Этого никто не знает. Может, тут дело в отцовской любви, а может, Блуменфилд считает, что сын приносит ему удачу. Лично мне кажется, старик убеждён, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя, и поэтому пьеса, которая понравится ребёнку, не сможет не произвести впечатления на публику. Соответственно, то, что ему не понравится, никто не пойдёт смотреть. Этот мальчик - чума, проказа и отрава. Его следовало удушить при рождении!

Репетиция продолжалась. Герой допел свою арию. Затем произошла перепалка между режиссёром и Голосом по имени Билл, который гремел откуда-то сверху. Потом на сцене вновь началась толкотня, и, наконец, настало время выхода Сирила.

Я так и не разобрался до конца, в чём заключался сюжет, но помню, что Сирил был каким-то английским лордом, приехавшим в Америку по определённым причинам. До сих пор он произнёс всего две фразы: "Эй, послушайте!" и "Да, клянусь своими поджилками!", но так как я много раз слышал его роль, я знал, что скоро он начнёт заливаться соловьём. Откинувшись на спинку кресла, я приготовился слушать.

Он стал заливаться соловьём минут через пять. К этому времени страсти разгорелись. Голос и режиссёр разругались в пух и прах по поводу какого-то прожектора. А как только они немного угомонились, цветочный горшок упал с подоконника, чуть было не отправив героя в больницу. Короче, когда Сирил, стоявший как столб у пальмы, выбежал на середину сцены, чтобы оживить представление, атмосфера накалилась до предела. Героиня что-то говорила забыл, что именно, - а певцы хора во главе с Сирилом беспокойно топтались на месте - так всегда бывает перед исполнением номера.