Этого забыть нельзя. Воспоминания бывшего военнопленного - [40]
— Не знаю.
— Но в чем загвоздка, объясните?
— Людей, которых я знал, в лагере почти не осталось. Одних увезли, другие умерли. А новички мне не доверяют. Да и не идут они на такой риск, боятся.
Он помолчал с минуту, нервно барабаня пальцем по полированному столу.
— В таком случае все рухнуло, провалилось. Неужели у вас нет десятка надежных товарищей?
— Ни одного.
— Вы поймите, в какое положение я поставлен, — сокрушался зондерфюрер. — Сам я хоть сегодня убегу, но что толку? Что мне скажут дома?
— А почему бы вам не увести с собой ребят, завербованных в РОА? — поинтересовался я. — Тоже ведь бывшие советские офицеры.
Зондерфюрер недовольно махнул рукой:
— Эта совсем не та публика. Малонадежные. В трудную минуту могут струсить. А у вас, значит, ни одного верного человека нет на примете?
— Ни одного, — снова повторил я.
— Послушайте, майор, вы знакомы с плотником из рабочей команды? Кажется, его зовут дядей Степой.
Мне пришлось притвориться:
— Кудлатый такой, немного ненормальный!
— Почему ненормальный, напротив, человек он в здравом уме. Будь он психический, его давно бы отправили к праотцам. Так вот, потолкуйте с ним, подберите вдвоем надежных людей. Повторяю, я не могу останавливаться на полдороги. Хотите убедиться, что я серьезно готовился?
Он вытащил из-под стола небольшой баул, щелкнул замком и дал мне взглянуть. На дне лежали несколько пистолетов, компас, плитки шоколада. Баул был поспешно спрятан. Зондерфюрер возобновил свои требования.
— А если и с дядей Степой у меня ничего не получится, — поинтересовался я, — что тогда?
— Тогда, майор, двинем с вами вдвоем. Идет?
Множество мыслей сразу зароилось у меня в голове. А что, если наши подозрения напрасны и он действительно искренне хочет искупить свою вину перед Родиной. Собой-то я имею право рисковать. Эх, была — не была! Отвечаю:
— Идет!
Наступила томительная пауза.
— А кто останется вместо вас? — неожиданно спросил зондерфюрер.
Меня словно током ударило. Провокация! Как можно спокойнее ответил:
— Все останутся. Мы ведь бежим только двое.
Замысел зондерфюрера явно проваливался, и он повысил голос:
— Меня интересует, кто будет вести работу после нашего ухода?
Я прикинулся простаком:
— Не понимаю, о какой работе вы говорите.
В это время, как в плохом детективном романе, распахнулась дверь и в комнату ворвались немец-переводчик с пистолетом наготове и офицер, который вел мое «дело» после первого побега.
— Hende hoch![9] — скомандовал офицер.
Зондерфюрер застыл на месте. Я не спеша примял в пепельнице сигарету и, подняв руки, направился к двери.
Глава 15. Карцер
Офицер приказал мне раздеться. Сбрасываю с себя верхнюю одежду, деревянные колодки.
— Все снимай, говорят тебе! — горланит переводчик, а солдат выбрасывает за порог мои тряпки.
— Ложись!
Мною вдруг овладевает равнодушие. Наверное, будут обливать холодной водой. Не все ли равно?! А может быть, прикончат и пикнуть не дадут. Карцер для того и предназначен. Отсюда ни единый звук не вылетит наружу. Облака, птицы, товарищи — все это где-то там, наверху. Здесь — могила. В единственное окошко-щелку пробивается крошечный солнечный луч. Мне хочется так лечь, чтобы он падал на лицо.
— Фреди! — голос офицера гулко разносится по коридору. — Фреди! Покажи, как надо ложиться.
Я не успеваю лечь, как ударом сапога Фреди сбивает меня с ног, и я валюсь животом на цемент.
— Встать! — орет эсэсовец.
Я не могу даже приподняться, кажется, ноги отбиты по колени и болтаются на одних сухожилиях. И снова раздается грозный окрик:
— Покажи ему, Фреди!
В моих глазах снова мелькнул носок сапога, огромный, похожий на свирепую бульдожью морду. Он приближался ко мне со страшной скоростью, и я сжался в комок, зажмурился.
Со второго удара я потерял сознание. Продолжал ли Фреди свою работу, кричал ли на него офицер, требуя проучить меня, не знаю. Очнувшись, я увидел солнечный луч под самым потолком. Тело невыносимо ныло, зубы выстукивали дробь, в ушах звенело. Возле себя я нащупал что-то мягкое. Это моя одежда. С огромными муками напяливаю на себя белье, гимнастерку, всовываю ноги в деревянные колодки. Тело закоченело и, чтобы хоть немного согреться, я с трудом поднимаюсь и начинаю шагать из угла в угол. Время считаю по стуку колодок: пять ударов туда, пять — обратно… Так, пока солнечный луч не исчез совсем.
Мысли работают удивительно четко. Все получилось правильно. Теперь, узнав о моем аресте, дядя Степа поймет, кто такой этот «сын наркома», и примет меры предосторожности, товарищи еще глубже уйдут в подполье. Мне отсюда вряд ли удастся выкарабкаться. Вот бы только повидать краешком глаза дядю Степу, махнуть ему на прощанье рукой.
На второй день меня повели к следователю на допрос. Фреди толкал меня в спину, как тяжело груженую тележку. Длинные, гулкие коридоры, узкие подземные проходы. Вверх-вниз, вверх-вниз. Крайняя дверь слева обита черным дерматином. Следователь сидел за широким письменным столом, перед ним — недопитый стакан чаю, пачка сигарет. Вид эсэсовца вполне интеллигентный. Очки в золотой оправе. Темные волосы зачесаны на пробор.
Заложив назад руки, я остановился в отдалении.
