Это жаркое, жаркое лето... - [4]

А поверх всего была пустая,   никчемушная  мысль  о  значке, мельком увиденном на груди у парня,  — почему-то  казалось  очень важным разглядеть его, этот значок.  На улице, пройдя вдоль стены дома, парень вдруг остановился, и Виктор чуть не наткнулся на  него.  Парень  стоял  и  недобро оглядывал Виктора.  А тот не отрывал глаз от значка.  Значок  был действительно необычен — синие языки  пламени  из  двух  поленьев дров. Предстояло неприятное объяснение, это Виктор знал.  Знал он и то,  что может постоять за себя, — ему  приходилось  бывать  в переделках. Но очень уж обычная складывалась ситуация: их — двое, он — третий лишний... Самое лучшее для него сейчас — уйти.  И как можно быстрее.

Он не двинулся с места, ему не дали уйти ее глаза, какими он их увидел минуту назад.  Ему не дала уйти та грусть, которой — неощутимо — была пропитана вся их первая встреча.  Для парня ситуация была ясна. Она требовала завершения. И он завершил ее.  Он ударил — коротко и почти без замаха.  Удар  был очень силен,  но или ярость ослепила парня,  или  Виктор  успел инстинктивно отшатнуться в сторону — удар пришелся вскользь, ожег скулу и лишь качнул Виктора назад.  Мир  тоже  качнулся  и  вновь встал на свое место.  А парень бил снова,   и  Виктор  машинально сделал длинный скользящий шаг в сторону.  Удар догнал его,  но, ослабленный движением Виктора,  смог лишь на  мгновение  сместить все  вокруг.    Все  дрогнуло  и  успокоилось  и   стало    видно отчетливо-резко, как на хорошей фотографии.

Виктор с обреченностью почувствовал,    что  надо  быстро-быстро! — уходить или  бить  самому.    Бить  вразрез,  косыми встречными длинными ударами. Бить, или самому быть битым. И с той же обреченностью почувствовал, что не сделает ни того, ни другого.    

...Падая,  Виктор пытался удержаться и уже не  почувствовал, как острым краем врезался в ладонь и,  зажатый в ней,  остался  в его руке синий необычный значок.

...Он ткнулся лицом в бумаги.  Кто-то вскрикнул,  его  стали поднимать. Нашатырного спирта в аптечке не оказалось,  ему начали растирать виски духами. Виктор уже пришел в себя и вяло отстранял заботливые руки.  Что-то мешало ему,  он разжал кулак и увидел на ладони красивый — синее пламя над синими поленьями — значок. Это его потрясло настолько,  что он дал себя отвести  в медпункт.  Фельдшер тут же поставил диагноз — тепловой удар, и Виктор,  хотя к этому времени уже совсем оправился,  не  возражал против освобождения от работы. Ночью в городе всегда больше звуков,  чем днем.  Шум  мотора ночной машины мечется меж домов,  залетает в окна и  вываливается обратно.  Он долго еще живет на улицах,  хотя сама  машина  давно уехала.

Гулко ухает на заводе паровой молот.  Днем его не слышно,  а ночью во всем городе вздрагивают окна от  его  тяжелого  дыхания. Ночью оглушительно шелестит вода в трубах. Город  весь  пронизан трубами — трубами  водопровода, трубами  отопления,  трубами канализации  и  газопровода.  По  своим  трубам-проводам течет электричество. Течет с шумом, но услышать этот шум можно лишь ночью. 

Виктор только что проснулся. Было темно. Где-то очень высоко пронзительно сверлил ночное небо запоздалый самолет. Низко гудели от собственной тяжести стены дома. Знакомо угадывались предметы в комнате. Полумрак был насыщен запахами. Они жили  своей  особой жизнью,  приходили и уходили,  как слепок с жизни вокруг. Пахло ночью и бензином с улицы. С первого этажа, из флакона с неплотной пробкой,  пришел запах рижских духов. Нежным  запахом  тепла  и молока пахли младенцы в окрестных домах.

На  потолок  ложились  огни. Каждый  огонек  из  окна  не смешивался с другими и отдельно дрожал на зыбком потолке. 

Виктор смотрел на них невидящими  глазами  и  никак  не  мог вызвать в памяти ее лицо. Он помнил все — солнце, зелень и парной запах земли. Ускользало лишь ее лицо.  Больше  того,  Виктор сообразил, что и раньше он не мог его припомнить. Ее руки, губы, голос — все было с ним. Он видел ее фигуру, стройную и чуть тяжеловатую — не сложением, а законченностью форм, их безупречной женственностью... А лица ее он вспомнить не мог. 

Ему стало жутковато в ночи. Он встал,  не зажигая  света,прошел к окну, закурил. Как звезды,  перемигивались  городские огни. Мигающие в беспокойной тишине, они тоже были тревожными,  и их тревога неожиданно подействовала на Виктора успокаивающе. Он докурил, постоял еще немного, быстро лег и сразу уснул.

Лето кончалось. Зной схлынул,  и  все  оживилось  вокруг. Кому-то пришла в голову счастливая мысль — устроить  вылазку  за город. Идею дружно поддержали. Как всегда,  когда долго и заранее не готовятся, все получилось на славу. 

В лесу уже густо пахло осенью. Река отдавала синей сталью и первыми заморозками. Солнце было прозрачным. Разложили костерок — его светлые, с дымком кудри также были прозрачными. 

Перекусили, чем бог послал.  Послал он немного,  но все были веселы, не от вина, его тоже было немного, а оттого,  что все так сразу, не сговариваясь, решили ехать, и вот уже здесь — у костра, у реки,  под глубоким синим небом с  ослепительными  крахмальными облаками, и все так хорошо и прекрасно...