Это все о Боге. История мусульманина, атеиста, иудея, христианина - [8]

Теперь я ищу более подходящий способ стоять на позициях моей излюбленной религии, иначе беречь сокровища моей веры. Теперь я ищу другую, лучшую определенность.

Чтобы расчистить внутри место, я решил впустить в свою жизнь некоторую неопределенность — хотел бы я сказать, что этот опыт оказался чудесным! Ничего подобного. Это было все равно, что ступить на хлипкий подвесной мост, оставив позади твердую почву, без какой–либо уверенности в том, что я найду впереди, за густым туманом. Сомнения в моих определенностях оказались тоскливым, мучительным опытом.

Неопределенность причиняет боль.

Однако именно эта неопределенность спасала мне жизнь. Сомнение увлекало меня вперед. Когда я позволил новым вопросам служить сосудами моей веры, жизнь побеждала. И становилась шире. Я прорастал в глубину, где мог найти свежие, сильные новые течения.

Суфийский поэт XIII века Мевлана Джалаладдин Руми, великий знаток древних писаний, богословия и закона, признается:

Те, кто не ощущает,

Что это Любовь притягивает их,

Подобно реке;

Те, кто не пьет зарю,

Словно чашу воды ключевой;

Кто не вкушает закат,

Словно вечернюю трапезу;

Те, кто не желает меняться —

Пусть они спят.

Эта Любовь превыше поучений теологов,

Этих старых уловок и лицемерия.

Если ты надеешься таким способом

Усовершенствовать разум, —

Продолжай спать.

Я свой рассудок забросил,

Я в клочки разорвал всю одежду

И вышвырнул ее прочь.

Если ты догола не разделся,

Завернись в изящное

Одеяние слов —

И спи[3].

(Пер. Л. Тираспольского)

Руми сомневается в словах, особенно в словах, касающихся Бога, и вместо этого доверяется жизненному опыту.

Но не потому, что слова лгут, а потому что в сравнении с самой жизнью слова, стремящиеся объяснить жизнь, — снотворное. Наш опыт жизни не может быть выражен простым языком. Наши формулировки поверхностны. Жизнь перетекает через их края.

Если экстатические речи Руми о потере веры в слова, которые силятся определять или отвергать Бога, нашли в вас хотя бы мимолетный отзвук, продолжайте читать, и мы проделаем этот трудный путь вместе. Но если вас тянет остаться на твердой почве, лучше всего поддаться порыву и избавиться от этой книги. Блаженство твердой почвы достается с трудом, и, как мне теперь известно, его слишком легко недооценить.

Для меня определенность моей изолирующей системы убеждений стала невыносима. Долгое время я пытался отрицать ее. Я твердил себе, что обязан свято придерживаться своей веры. Но в конце концов мне пришлось честно признать, что происходит со мной, и лицом к лицу встретиться с моей боязнью неопределенности.

Бог, достойный поклонения

Я взял себе за правило совершать вылазки за пределы христианства. Я предпринимал их, во–первых, для того, чтобы выяснить, есть ли мой Бог за пределами моей религии, вплетен ли Он в канву всей жизни, и, во–вторых, чтобы взглянуть на мою религию со стороны и понять, каким образом моя религия, подобно любой другой, исключает «иных». В этом процессе я принял на вооружение простой вопрос, который помогает мне ориентироваться в пути: достоин ли поклонения Бог, который оказывает предпочтение одному за счет другого?

Именно этот очевидный вопрос парализует традиционный иудаизм, христианство и ислам. С ним мы боролись на протяжении всей истории. Но сегодня иные быстро вторгаются в наше политическое, экономическое, концептуальное, семейное и эмоциональное пространство. Никогда прежде мы не ощущали такой взаимосвязи.

И как никогда прежде, присутствие иных во всей красе, хрупкости, достоинстве и потребностях требует наших ответов. Если Бог создал все человечество, но наделил дарующими жизнь знаниями — обычно называемыми «откровениями» — лишь некую часть человечества, может ли Бог хоть в сколько–нибудь значимом смысле считаться Единым Богом, а не просто неким божеством? Разве такое божество не было бы исторически и географически локальным, и, следовательно, либо незаинтересованным и бессильным, либо по иной причине не способным наделить все человечество знаниями, спасающими жизнь? Утверждение, будто Бог решил явиться всему человечеству посредством всего одной конкретной религии, не убеждает и не удовлетворяет, когда речь идет о Боге[4]. Как только я сделал для себя это открытие, каверзные вопросы начали возникать с поразительной силой и настойчивостью.

Я начал рассуждать, что либо каждое человеческое существо имеет подлинную возможность познать Единого Бога, либо Бог не может в хоть сколько–нибудь значимом смысле быть Богом всего человечества. Иными словами, если познание Бога — способ жизни и если Бог разделил мир посредством откровения, тогда участь тех, кто не получил дарующего жизнь откровения Божьего — служить не чем иным, как «контрольной группой» в эксперименте космических масштабов, обильным человеческим жертвоприношением. Строго говоря, Яхве, Авва (то есть «папа», как с любовью называл Бога Иисус) или Аллах ничем не отличаются от Молоха, древнего бога разрушения, во славу которого, как сказано в Библии, требовалось приносить человеческие жертвы.

Большинство людей или по крайней мере часть их были бы в этом, случае сотворены Богом ради единственной цели — умерщвления. Достоин ли поклонения такой Бог? Я спрашивал себя: «Вправе ли мы задавать подобные вопросы о Боге? Можем ли мы подвергать сомнению мотивы, мудрость, возможности Бога?» И пришел к выводу, что не только вправе, но и обязаны. Вера — акт возложения на Бога больших надежд. Так почему бы и не спросить? Наши священные писания побуждают нас твердить, что Бог есть свет, в котором нет тени. Большие надежды — не оскорбление имени и сущности Бога, а Его почитание. Это способ отличать Бога от не–божеств, способ поклонения Богу.