Это внутри. Рецидив - [71]

Желтоватая дорога ныряла под мост и расширялась на пересечении с прогулочной аллеей. Солнце поднялось выше, лучи били в лицо, отражаясь от реки. Полукруглая площадка у самой воды переливалась голубями — птицы драконили чью-то недоеденную булку. Невдалеке стояла, опершись о парапет, девушка в светлом сарафане и наблюдала за их возней. Джереми не сразу узнал ее.

— Что ты тут делаешь? — удивилась Кейт, снимая темные очки.

— Бегаю, — пожал плечами Джерри, облокотившись на перила.

— Знаешь, сколько я еду на работу? Сорок минут! Хочешь сказать, что пробежал полгорода?

— Я рано вышел, — беспечно пожал плечом Джерри.

Она покачала головой. Ветерок с реки тронул выбившийся золотистый локон, Кейт провела по шее рукой, поправляя волосы.

— Здесь хорошо… — глубоко вздохнула она, потягиваясь всем телом, — особенно утром, до смены.

— Разве не хочется поспать лишние полчаса? — усмехнулся Джереми.

— Хочется, — смущенно призналась Кейт. — Но тут я словно заряжаюсь хорошим настроением на целый день, а потом сижу за машинкой и помню: я видела что-то кроме бесконечных стежков и домашней уборки.

Солнце пронизывало тонкую белизну платья Кейтлин насквозь, отчего ткань светилась розовым, теплым цветом.

— Уже полвосьмого… мне пора на фабрику.

— Конечно.

Джереми вдруг остро ощутил жажду и усталость. Обе потребности можно было удовлетворить, лишь пройдя по длинному каменному лабиринту городских улиц. Он вздохнул, вдобавок напомнил себе о недоделанной вчера работе и зашагал к мосту.

* * *

Рауль умел исчезать внутри дома так, что никто не мог отыскать, пока он сам не решит выйти. Он казался прозрачным — не только из-за бледности и серых огромных глаз, но и оттого, что умел замирать, вбирая в себя настоящее, словно растворяться в нем. В такие мгновения на Рауля натыкались люди, родители, даже сама Лорейн.

«Что ты тут делаешь?»

Взмах ресниц.

«Слушаю дрозда».

Лорейн выходила гулять с друзьями на переменах только проверив, что с младшим все хорошо и он ест свой ланч. Над ее заботой опасались смеяться — от боевой Лорейн можно было отхватить вполне весомых тумаков. К Раулю по той же причине предпочитали не лезть, но кое-что из обидных слов до брата все же доходило… Однажды Рауль на спор спрыгнул с крыши школьной подсобки — хотел доказать, что может, и отделался синяком, который в течение недели поддерживал его достоинство. Ровно до того момента, как в школьную группу соцсети попало видео с компанией Лорейн, веселящейся на верхней площадке строящейся высотки.

«Почему ты не берешь меня с собой?!»

«Сдурел что ли? Там придурки одни».

Дрожащие губы.

«А ты почему с ними?»

«Сама не лучше».

А потом его не заметил водитель грузовика.

Лорейн к тому времени исполнилось шестнадцать. Она ежедневно ездила в больницу, в те дни, когда отец или мать не могли уйти с работы, просиживала с Раулем до поздней ночи. Читала ему вполголоса, вязала браслетики из пластиковых ниток, для себя — с черепами и змеями, для Рауля — с птицами и листьями.

Удар повредил не только внутренние органы, но и что-то в самом Рауле. Он перестал пытаться строить из себя кого-то другого — это было хорошо. Но стал отключаться от реальности чаще прежнего. Иногда Лорейн приходилось повторять вопрос по три-четыре раза или трясти за плечо, чтобы брат отреагировал.

Ему становилось то лучше, то хуже. Однажды Лорейн пришла, как всегда, после школы, но путь ей преградила медсестра. Она что-то говорила, но Лорейн видела лишь белое лицо Рауля на подушке и кислородную маску с зеленоватой трубкой. Оттолкнув медсестру, она ворвалась в палату и схватила брата за холодную руку. Он с трудом открыл глаза и сжал ее пальцы. В ту ночь Лорейн, несмотря на уговоры матери, осталась с ним.

«Ты вовсе не умираешь. Ну хочешь, я тебя поцелую?»

Сухие тонкие губы с запахом пластика и лекарств… Лорейн чуть не расплакалась, на миг прикоснувшись к ним своими. Так хотелось передать ему толику собственной жизненной силы!

За дверью ее поймал отец, по бледному, почти как у Рауля, лицу Лорейн поняла, какой он задаст вопрос. Родители поверили Лорейн, поверили, что ничего такого она не имела в виду. Просто хотела успокоить Рауля, заставить улыбнуться. Лорейн не оскорбляла их слух ложью, отец с матерью искренне любили своих детей и доверяли им.

Доверие дало трещину в тот день, когда в процессе уборки в комнате Рауля мать уронила с верхней полки плотную тетрадь… Лорейн запомнила ту страницу. Она осталась в мозгу как фотография с острыми уголками и режущей кромкой. Размашистый текучий почерк Рауля, узор закрашенных клеточек на полях.

«…я не понимаю себя сам. Может, поймешь ты. Ты сильнее. Лора. Лорейн. Лора-Лора-Лора-и-Рауль. Если бы мы проснулись однажды утром не братом и сестрой… я бы все за это отдал».

Тогда она растерялась, наверное, в первый раз в жизни. Почувствовала, что ей выбило землю из-под ног. Она не знала, что говорить и делать… В больницу отец попросил ее не ходить. Некоторое время они с Раулем еще переписывались, под строгим надзором. Хотя Лорейн и сама боялась лишний раз сказать что-нибудь не то, в переписку вползало все больше пустых, безликих фраз.