Это вечное стихотворенье... - [11]

Стена осьмнадцатого века

Оберегала кожсырье.

И все из озера вставало,

По пояс в солнечной воде.

Моторка голос подавала,

Скользя по синей борозде,

А в переулках тишь стояла,

Как будто время там не шло,

А только бабочкой сновало

Да из-под лип травой росло.

Но невозможно оторваться

От общих действий ни на час.

Но в дождь и вёдро

   жадно длятся

Дела,

   связующие нас.

И на ходу в машину села

Душа,

   предчувствуя поля,

Где дыбилась в горячке сева

Тревожно-влажная земля.

1963

Ночные бабочки

Я жил в горах.

Легко и гордо.

Но по ночам,

   как злая новь,

Мне перехватывала горло

Моя старинная любовь.

Она депешею влетала

В мой дом,

   не трогая дверей,

Ночною бабочкой витала

Над желтой лампочкой моей.

Я уходил.

   И под ветвями,

Как будто мальчик во хмелю,

Перед садами и плодами

Винился в том, что я —

   люблю.

Что я — опять! — забыл о деле,

А надо мной,

   полонены,

Ночные бабочки хотели

Достичь мучительной луны.

Я бормотал свои тирады,

Не поднимая головы,

Но иронически цикады

На них свистали из травы.

Они одни мне отвечали,

Смеясь на тысячи ладов.

А виноградники молчали,

Уже грузнея от плодов.

А на горе желтела точка

И вспять звала меня,

   к крыльцу,

Где в стекла рамы билась строчка,

Роняя с крылышек пыльцу.

Тогда-то,

   это все изведав,

Давно,

   средь этих же долин,

Живой склонялся Грибоедов

Над бедным правнуком своим.

Он ничему не удивлялся.

Он просто веровал и знал.

И белый дух над ним склонялся,

И лик ронял, и горько звал.

Зачем смеяться над любовью?

Мы не годимся в свистуны.

Мы чистой завистью и кровью

Не суесловью преданы.

Я шел домой сквозь шорох ночи.

Там разбирал свои листы.

И южных звезд смотрели очи

В мое окно.

Совсем как ты.

И если что-то мне мешало,

Так только то, что за стеной

Пора осенняя шуршала

Да мышь летучая летала,

В окно влетала.

   И витала,

Как тень,

   за бабочкой ночной.

1963

«Все выпадает снег…»

Все выпадает снег

И тает, тает, тает.

Зачем я слово дал

Деревьям и весне,

Что первая капель

Меня другим застанет

И что зеленый шум

Появится во мне?

Холодный, ясный час.

Горит зари полоска.

Зачем я пил вино,

И плакал, и шумел?

Я вовсе не хотел

Такого отголоска,

Такой тоски в себе

Я вовсе не хотел.

Я сетовал на снег,

Я проклинал погоду,

Я повторял слова

пустые горячо.

Но как я мог винить

Любимую природу

В том, что стихи мои

Не выросли еще?

Все вовремя живет.

Ничто не пропадает.

Никто не виноват…

А между тем в окне

Все выпадает снег

И тает, тает, тает,

Как будто слово дал

Деревьям и весне.

1963

«Ты камнем упала, я умер под ним…»

Ты камнем упала, я умер под ним.

Ты миг умирала, я — долгие дни.

Я все хоронил, хоронил, хороним

Друзьями — меня выносили они.

За выносом тела шел вынос души.

Душа не хотела, совала гроши.

А много ли может такая душа,

Когда и у тела уже ни гроша.

Однако могильщики ну и народ —

Умелые руки, большой оборот.

И знаешь, все просят подумать о них:

Работать на пару, а пить на троих.

И знаешь, как шутят, дыша в кулаки:

Метро наменяло на всех пятаки.

…Там желтая глина, там воздух сырой.

Там люди сговорчивей между собой.

Кто звезды попутал, кто карты смешал?

Кто боженьке в ухо чего надышал?

Я что-то не помню — за что бы с меня —

Дарованной ночи, дареного дня.

Уж так ли высоко на свете я жил,

Чтоб бог мне на душу тебя положил.

И так ли остался, в таком ли долгу,

Что сам до земли долететь не могу.

1963

«Друзья мои, не умирайте…»

Памяти А. Фатьянова

Друзья мои, не умирайте.

Не засыпайте насовсем.

Ложитесь спать, но и вставайте,

Неважно, в десять или в семь.

Чтоб не стоял я, как под дулом,

Под вестью, бьющей на ходу.

Чтоб я на кладбищах не думал:

Пусть лучше раньше я уйду.

Друзья мои, не исчезайте,

Не покидайте мрак и свет.

Что люди есть, не уверяйте.

Других таких на свете нет.

Но если час придет, и свалит,

И погребет ваш лик земной,

Я буду с вами, буду с вами,

Как вы, хоть изредка, со мной.

1964

Ока

Мы так и не доехали тогда…

Какой-то лодки не было под боком.

Запомнилась река да лебеда

На берегу довольно невысоком.

Да то село, глядевшее с откоса, —

Голубоглазо и желтоволосо.

Да ребятня, да лодка на мели.

Да чей-то дед при всех его притворствах:

— Мол, нету лодки. Нет. Не завели… —

Да мы без шапок, трое стихотворцев.

Да как вдали автобус наш гудел,

Что люди ждут, что все же есть предел…

Да мысль о том, что родственные сени

Когда-то называл Сергей Есенин

Не Константиновом и не Окой,

А просто лесом, полем да рекой.

Мы так и не доехали тогда.

Оки не переехали…

   Ну что же,

Прав лодочник, седая борода:

— Поэты? Как же, знаю. Был Сережа…

1964

«Пожалей меня за то…»

Пожалей меня

   за то,

Что у меня дар,

А у тебя

   и пальто,

И меховой жар.

Пожалей меня

   за то,

Что у меня страх

За ускользающее

   в ничто,

А ты всегда здрав.

Так пожалей меня

   за то,

Что у тебя есть,

А у меня —

   только то,

Что ничего нет.

Но —

   поэмы стоят

      позади

И впереди,

   трубя.

Пожалел меня?

Иди,

Пожалей себя.

1964

«Легко обремененный снегом…»

Легко обремененный снегом,

Зеленый,

   постоянный бор

Возносит вровень с желтым небом

Свой пухом веющий убор.

На плавных вогнутых сугробах

Мерцают иглы и сучки,

А между елей густобровых

Проталин черные очки.

Иду сквозь эту колоннаду,

Прислушиваясь на ходу

К улегшемуся снегопаду.

Он слушает,

   как я иду.

Я здесь прямею и не трушу

Того, как даль вступает в близь,

Когда приструнивает душу

Сосна,

   настроенная ввысь.