Это ты, Африка! - [8]

Поужинав, мы вернулись в кабинет начальника УгРо, в котором нам предстояло провести ночь. Перед сном выпивший начальник предложил нам сыграть в шахматы, обещая выигравшему паспорт, свободу и 50$. Миша Венедиктов вызвался играть и выиграл 2:1, но проигравший слово своё не сдержал, отмазываясь тем, что ни нашими паспортами, ни деньгами он ныне не обладает. Опасаясь проиграть ещё чего-нибудь, Концелидзе пошёл домой, а мы остались ночевать в его кабинете.

7 февраля, воскресенье.

Настало утро. Мы проснулись и взялись за мандарины, засоряя кабинет начальника шкурками от оных. В десять часов утра начался рабочий день, и уголовные сотрудники, заглядывая в кабинет своего начальника, только дивились и тут же закрывали дверь, чтобы никто другой не увидел царящего в кабинете беспорядка. Натюрморт был замечательный:

спальники, коврики, автостопщики, примус и корки от

десяти килограммов мандаринов, тяжёлые стулья, перестроенные в кровати. Начальник пока не видел этого.

Телефонный звонок. Я снимаю трубку и здороваюсь по-грузински:

— Гамарджоба!

— Гамарджоба! Бур-бур-бур, — бормочет трубка по-грузински.

— Извините, Концелидзе напился и проспал, поэтому подойти к телефону не может, — по-русски объясняю я. Немое удивление в трубке.

Мы звонили по 09, по 02, в прокуратуру и т. п., но так и не могли выйти на странных людей в пиджаках, которые забрали наши паспорта. Как правило, нас пускали по кругу, по одному телефону давали другой и т. д., в результате нам дали телефон того самого кабинета Тенгиза, где мы сейчас находились.

А попытки дозвониться до Москвы не были успешными — к сожалению, телефон работал только внутри города.

Однако, бдительность сотрудников УгРо республики Аджарии была на низком уровне. В это утро никто не присматривал за нами, а на первом этаже охранник вполне удовлетворился моим объяснением, что я пошёл за хлебом. Отойдя подальше, я нашёл переговорный пункт и позвонил в Москву, родителям, известив их о следующем: нас семеро прибыло в Батуми, всех нас вчера задержали менты, прошу пока не беспокоиться. Сообщив о ситуации, я купил лаваш и, как ни в чём ни бывало, вернулся в кабинет начальника. Несмотря на слабую бдительность охранников, смыться и продолжать наше путешествие мы не могли, ибо не имели паспортов.

Телефонный звонок. Я снимаю трубку.

— Гамарджоба, бур-бур-бур, — бормочет трубка.

— Гамарджоба, кабинет ментов слушает, — отвечаю я, — ментов нет на месте, все играют в шахматы!

Удивление в трубке.

Кто-то из сотрудников УгРо оставил в кабинете свою рацию. Интересно, как она работает на передачу? Наверное, надо нажать эту кнопку? или другую?

— Внимание всем! В городе Батуми, на улице Тельмана, 48, задержаны семеро русских путешественников. Вчера утром у них отобрал паспорта Тенгиз Концелидзе. Просьба ко всем сотрудникам отыскать эти паспорта и вернуть немедленно по адресу: улица Тельмана, 48, второй этаж.

Я повторил четыре варианта этой речи при разных нажатых кнопках. Никакого эффекта не последовало, паспортов никто не принёс. Однако, вскоре начался переполох в коридоре; распахнулась дверь, в кабинет вскочил порозовевший Концелидзе (он всё-таки проснулся) и громко возмутился:

— Кто пользовался рацией??

Рацию у нас отобрали, а вскоре нас со всеми рюкзаками перевели на третий этаж, в большой актовый зал с паркетным полом и тяжёлыми, пыльными шторами. В зале было пять окон (из которых три — без стёкол), деревянная кафедра для чтения речей, герб (не то Грузии, не то Аджарии) на стене и рояль.

Мы не хотели заселяться в продуваемый ветрами актовый зал, но желание сотрудников было так велико, что они тотчас начали «застеклять» окна полиэтиленом, и нам пришлось подчиниться.

В этом актовом зале мы и провели весь воскресный день. За нами следили более бдительно, чем утром — приставили охранника. Нам с Мишей Венедиктовым разрешили (под конвоем) сходить на базар, где, после непродолжительного торга, мы приобрели целый ящик мандаринов (не менее двадцати килограммов!) за два с половиной лари (чуть больше одного доллара). Купили и хлеба, а затем вернулись в зал, где поеданием мандаринов и скрашивали день заточения.

8 февраля, понедельник.

В десять утра у уголовных сотрудников города Батуми начинается рабочий день.

В 10.15 утра я отпросился из актового зала в туалет, но, вместо него, подошёл к дверям известного нам кабинета. Оттуда доносилась непонятная грузинская речь. Открыл дверь — там уже не было такого хаоса, как вчера; ни одной мандариновой шкурки! На главном кресле сидел столь уже надоевший нам Тенгиз Концелидзе, а по обеим сторонам длинного стола и вдоль стен на стульях — человек двадцать сотрудников УгРо. Многие лица уже знакомые: вот те, кто диктовал нам идиотские объяснительные записки, вот наши охранники… Совещание.

На скрип двери все разом обернулись и замолчали.

— У меня — один вопрос. Когда — отдадут — наши паспорта?

— …Ваши паспорта отвезли в Тбилиси в министерство. Сейчас уже едут обратно. Сегодня вечером отдадут.

— Кто — фамилия-имя-отчество — приказал нас держать?

— Вот отдадим паспорта, и скажем.

* * *

Объевшись мандаринами, мы решили объявить голодовку с полудня сегодняшнего дня, требуя возврата паспортов. Мы написали заявление на имя Тенгиза Концелидзе, доели мандарины, написали на пенке-коврике большими буквами «ГОЛОДОВКА» и вылезли из актового зала на лестничную площадку. Мы разумно полагали, что, пока мы скрыты от взоров сотрудников УгРо в актовом зале, нас как бы и нет; но когда мы будем мешаться им под ногами, они будут вынуждены чаще вспоминать о нас.