Это не сон - [83]

– Я не буду его кормить. И ты меня не заставишь. Я иду в школу.

– Вы сделаете это прямо сейчас, юная леди, или никакого чая с подружками не будет. Ну же. Давай, пока я проверяю торт.

Из окна кухни Клэр следит, как ее дочь, надувшаяся и всё еще злая, тащится в своих мохнатых тапках по мокрой траве в сторону клетки возле изгороди.

Она чувствует себя немного неловко из-за того, что давит на дочь в ее день рождения, но потом вспоминает разговор в школе и выражение глаз учительницы…

«Эмме необходимо учиться взаимодействию, миссис Белл».

Девочка открывает дверь клетки и бросает взгляд через плечо, словно проверяет, не смотрит ли кто за ней. Потом достает из кармана ярко-розовый носовой платок, продолжая украдкой оглядываться вокруг.

Клэр инстинктивно делает шаг назад, чтобы спрятаться за занавеской, и смотрит, как Эмма низко наклоняется над клеткой с платком в руке, а потом, кажется…

«…Что? Что она сейчас делает?»

Клэр ощущает тугой узел у себя в животе. Ей плохо видно. Она что, взяла животное платком и вытаскивает его из клетки? Чистит его? Или как?

Клэр вбегает в подсобную комнату, откуда обзор лучше, но в этот момент девочка замирает – все ее тело напряжено, и она стоит с вытянутыми руками. А потом, практически мгновенно, ее поза меняется, и она уже закрывает клетку, пока Клэр стучит по стеклу.

– С тобой всё в порядке, Эмма?

Дочь резко поворачивается к окну: у нее странное, полностью отстраненное выражение – эти холодные глаза… У Клэр еще будет возможность за долгие годы выучить это выражение; оно вызывает в ней ужас.

– Всё хорошо, мамочка.

И Эмма проскальзывает назад в дом, где сворачивает ярко-розовый платок в комок и бросает его в мусорное ведро. Без всяких объяснений.

Клэр ставит на холод торт королевы Виктории[90] и выводит на нем шоколадной пастой имя Эммы. Дважды за день ей приходит в голову проверить клетку, но она гонит от себя эту мысль.

А потом, после школы, расставляет на столе всяческие вкусности, и Эмма, на этот раз без всяких подсказок, выходит во двор, чтобы напоить Шоколадку.

Поэтому, когда начинаются крики, они сами по себе не очень удивляют, поскольку лишь подтверждают тот немой крик, который уже давно звучит в голове Клэр. Крик, обозначающий конец ее мира; крик, который она уже давно боялась услышать. Наступает момент, когда она уже больше не может притворяться, что ничего не знает.

– Мама, мамочка, сюда, скорей! Случилось что-то ужасное. Шоколадка совсем холодный. Ой, мамочка! Ты только посмотри! И это в мой день рождения! Я не могу в это поверить!

* * *

А потом были частные врачи, всегда очень тактичные. И устрашающие отчеты, касающиеся «сложностей с эмпатией[91] и моралью». И жуткие ссоры между Клэр и ее мужем, который не хотел верить в то, что с его «маленькой принцессой» что-то не так. И уже потом, после их развода, Эмму впервые выгнали из школы за то, что она обвинила учителя, поставившего ей низкую оценку за тест, в сексуальных домогательствах. Но Клэр всегда в конце концов покрывала ее делишки. Извинялась. Отказывалась сдаваться.

Все документы заперты в ящике вместе с письмами. Записи обо всех тайных выплатах, которые начались много позже, когда перед их дверью выстроилась очередь из потерявших голову и разозленных мужчин, жаждущих разыскать беглянку. Они обвиняли ее во всех смертных грехах – в мошенничестве, краже денег, обмане…

В тот кошмарный день рождения Клэр похоронила Шоколадку в саду, а Эмма, переодевшись в черные футболку и брюки, казалось, наслаждалась этим горем, пока ее подруги собирались на чай. Всем им она сообщала, что потеря Шоколадки сделала этот день рождения самым худшим в ее жизни, и распространялась на эту тему до тех пор, пока девочки не начинали всхлипывать, обнимать и утешать ее. И глаза Эммы сияли, впитывая это сострадание и их простодушие, как некое лекарство.

* * *

– Моя дочь не похожа на других людей, сестра Эвелин. Вот так. Наконец-то я произнесла это вслух. Она совсем не похожа на нас. Я хотела сама воспитать Тео, но она и слышать об этом не хочет. Мы должны быть уверены, что ему ничего не угрожает. Вы должны обещать: вы поможете мне убедиться, что с ним всё в порядке. Договорились?

– Вам нужно успокоиться, мадам Белл.

– Бедняжка. Он так ее любит… – Слезы потоком текут по щекам старой женщины – морщины на лбу собраны в плотные, злые складки, а голос звучит как испуганный, тревожный шепот. – Но почему Девон, сестра Эвелин? Почему, ради всего святого, она везет его в Девон?

* * *

Она всё еще задает этот вопрос, когда сиделка выходит из комнаты и помещение с задернутыми шторами погружается в темноту. Клэр голодна и очень хочет пить. В тот страшный день Эмма осталась возле кровати матери…

– Почему ты везешь Тео в Девон? Где Эвелин?

Но Эмма не отвечает ей. На лице у нее то самое отстраненное и пустое выражение, которого Клэр так боится. Дочь встает и подходит к кровати; в руках у нее большая пухлая подушка…

Глава 37

Сегодня, 15.30

В возрасте пяти лет я подняла жуткую бучу с привлечением полиции, когда тайно покинула школу в середине дня. В то утро я появилась в школе и поняла, что это день костюмированной репетиции рождественской пьесы, а я – единственная, кто забыл свой костюм. И вместо того, чтобы честно в этом признаться, сказала, что оставила его в раздевалке, ощущая ужас, подступивший к горлу. А потом, извинившись, вышла – якобы в туалет – и бросилась домой.