Это идиотское занятие – думать - [15]

Но где-то внутри, под этими несуразными шортиками, что-то шевельнулось. Вскоре случился и мой второй первый поцелуй. В пустом классе мы лепили из глины вместе с Ильдой Мюллер-Тим. Я улучил момент, подался вперед и смачно поцеловал ее. Запомнил я только одно: это было здорово, она меня не оттолкнула, и нас не застукали. До сих пор при виде корявого глиняного кролика, слепленного детской рукой, я чувствую смутное томление в чреслах.

В 202-м кабинете имелся странный самодельный музыкальный инструмент: несколько рядов стеклянных бутылок, до разного уровня наполненных водой и подвешенных к деревянной раме. Ударяя легкими деревянными колотушками, из бутылок извлекали определенные ноты. Изрядно попотев, я выучил «Братца Жака»[27] и однажды сыграл перед классом. Мое первое публичное выступление. Это была бомба! Когда тридцать человек (пусть шестилеток, зато какой настрой!) не шелохнувшись смотрят, как ты делаешь то, чего никто из них не умеет, это дорогого стоит. Они мне зааплодировали, хотя не все умели попадать ладонью по ладони, а у меня появилось странное ощущение своей силы. Оно опьяняло. Как это часто бывает с опьянением, мне сразу захотелось еще.

На самом деле, желание быть в центре внимания появилось еще раньше, когда мать научила меня делать две вещи: пародировать Мэй Уэст[28], хотя я ее никогда не видел, и исполнять дурацкий шуточный танец под названием «Биг эппл»[29], популярный в тридцатые годы. Каждый раз, когда у нас собирались гости или когда я приходил к матери на работу, она просила меня показать свое маленькое шоу. Уговаривать меня было не нужно. Я даже добавил еще один номер, который сам придумал, – пародию на Джонни, карлика из рекламы «Филип Моррис». На пачке сигарет «Филип Моррис» был изображен карлик в костюме посыльного, который, позируя в стенах фешенебельного отеля, бросал клич: «Требуйте „Филип Мор-рис“». Роста я был как раз карликового, так что пародия выходила безупречная.

Во втором классе я сделал еще один важный шаг в своей карьере. Наша учительница, сестра Натаниэль, организовала ансамбль, задействовав весь класс. Биг-бэнд, хотя и далекий от стандартов Дюка Эллингтона: тридцать с хвостиком детей, у которых из всего инструментария – только палки и трещотки. По сути, это была большая ритм-секция с одним настоящим инструментом – еле живым ксилофоном. Поскольку играть мелодию больше было не на чем, я набросился на него. Ценой неимоверных усилий я выучил «Марш оловянных солдатиков»[30] и стал ведущим солистом.

Вершиной нашей карьеры было приглашение выступить в школе Хораса Манна при Педагогическом колледже на 121-й улице, через дорогу от нас. Это был концерт в честь Джо Луиса[31] и первой леди США Элеоноры Рузвельт. В семь лет я собирался впервые извлечь пользу из либерализма.

Два наших номера в формате «палка-и-трещотка» сразу убаюкали аудиторию и погрузили ее в фазу быстрого сна – как раз перед моим большим соло. Я шагнул вперед, встал перед ансамблем и отстучал «Марш оловянных солдатиков». Могу сказать без ложной скромности: все были обезоружены. Великолепное исполнение – элегантное, сдержанное и при этом энергичное. Мой смелый финал, сыгранный в четыре колотушки перекрещенными руками, достоин войти в историю ксилофона. Я бросил взгляд через сцену туда, где сидели почетные гости. Хвала Господу, они проснулись – и аплодировали! Я заметил, что у первой леди спустился чулок. Но, видимо, на этом этапе ее жизни такое вполне вписывалось в общую картину.

Школа Тела Христова, революционная для своего времени, отказалась от табелей успеваемости и оценок. Здесь не было того жестокого конкурентного духа, который так позитивно влияет на американский образ жизни. Нас стимулировали учиться и стремиться к большему ради самой радости познания. Если нам что-то и внушали, то только простую мысль: наше будущее закладывается сейчас, правильный выбор сегодня – это успешное завтра.

Учеба давалась мне легко, и в свободное время я предавался мечтам. Будь у нас предмет «Что там за окнами школы?», мне не было бы равных. Но безделье во время уроков чревато не только изучением бюстгальтеров, вывешенных в ряд на крыше соседней прачечной. Это еще и благодатная почва для взращивания классного шута.

Функция классного шута – привлекать к себе внимание. Традиционные фрейдисты могли бы объяснить мою постоянную потребность во внимании тем, что я рос без отца и с матерью на полставки. Не-а. Все гораздо проще. Уже тогда я обожал выпендриваться.

Главное в репертуаре классного шута – разные мерзкие штучки. С их помощью и уроки можно срывать, и девчонок доводить до колик в животе. В девять-десять лет это предел ваших мечтаний: если из-за вас Маргарет Мэри с самого утра вырвало прямо на парту, значит, день удался. Не думаю, что мои одноклассники недополучили каких-то знаний по моей вине, а вот я себя точно обделил. Для меня учеба в государственной школе закончилась в девятом классе, и я еле дотянул до этого дня. С другой стороны, те навыки, которые я получил, срывая уроки и доводя девчонок до рвоты, я взял на вооружение двадцать пять лет спустя, работая над альбомом 1972 года «Классный шут».