Это - Гана - [19]

Но ведь и ростки будущего бывают разными. Образование и здравоохранение, рост рабочего класса и промышленности, развитие сельского хозяйства, переход промышленности в руки ганцев — все это вызывает к жизни не только повышение всеобщего благосостояния. Сегодня ганский капиталист объективно прогрессивнее капиталиста английского, так как его интересы в общем совпадают с национальными интересами страны. Но чем дальше, тем острее классовая борьба, тем глубже раскалывается страна на классы. Сейчас еще слаб рабочий класс, слабы и его антагонисты. Но и они набираются сил и опыта и кое-кто из них уже сознает, что у него больше общего с банкиром из Сити, чем с шахтером из Обуйси.

В Кумаси, отошедшем от феодализма больше, чем любой другой город страны, не считая столицы, этот процесс зашел уже довольно далеко.

Пока город спит. Только горит огонек на подносе мамми, которая никак не соберется домой. Она все еще надеется на случайных покупателей. Покупатели, правда, находятся. Раз в полчаса остановится прохожий и купит у нее сигарету или очищенный апельсин.

Где-то неподалеку, за черными громадами еще незнакомых домов, скрывается университет. Наверно, не спит госпиталь. Уже запускают машины на лесопилках, которых много вокруг города. Проехал грузовик, полный бутылок с пивом. Значит, не спят и на пивоваренном заводе. Разумеется, не спят на электростанции. Три огонька — пролетел самолет. Не спят и на аэродроме. Город только делает вид, что опит. Он как человеческий мозг — всегда бодрствующие клетки, всегда, хоть и не так активно, как днем, вспыхивают невидимые молнии мыслей.

Так же ведет себя ночью Москва или Лондон, или Рангун. И сейчас, когда не видны ни пальмы, ни одежды прохожих, когда не жжет беспардонно солнце, можно допустить, что ты никуда не уезжал из России. Ночные звуки города знакомы и привычны. Даже ждешь, скоро ли выйдут на улицу дворники.

И невозможно заставить себя мыслить на экзотический лад. Сюда не доносятся крики птиц и рычание леопарда (впрочем, не знаю, рычат ли леопарды. Может быть, они очень молчаливые кошки). Конечно, если специально ехать за экзотикой, го найдешь ее. Некоторые внешние ее атрибуты существуют. Ведь можно поехать за экзотикой и в Россию — там, говорят, по улицам бродят белые медведи и мужики носят на ногах сандалии, сплетенные из коры.

А ведь правда, можно у нас найти белого медведя — где-нибудь в трехстах километрах западнее Диксона. Я сам знаю одного деда, который может сплести лапти, хотя их и не носит. Так же в Гане. Только там, если сравнивать до конца, белые медведи еще ходят по околицам деревень, а лапти, хотя и не в моде, но часто еще используются в хозяйстве. Представьте себе английского, к примеру, туриста, который приехал к нам в двадцать втором году и заявил, что ему интереснее всего поглядеть на лапти. Мы бы обиделись. Так же обижаются ганцы. Впрочем, я об этом уже писал, мы обсуждали эту проблему с Энгманном. Но почему-то ночью в Кумаси, в самом центре еще два месяца назад совсем незнакомой мне страны под названием Гана, снова думаю о том же. Может быть, борюсь с самим собой. Иногда так хочется оказаться в Африке своего детства, где львы хвостами ударяют о ребра и отряд черных воинов, украшенных перьями, выходит на охоту за головами.

Африка! Таинственная и далекая. Африка, пришедшая в наше детство через вторые руки — через руки людей, которые прибирали ее к рукам… А ведь сегодня перед тем, как разойтись по комнатам, мы успели сыграть блиц-турнир, и Энгманн второй раз стал чемпионом группы по шахматам. А потом мы обсудили завтрашний день — университет и госпиталь. И Энгманн обещал выкроить время для музея. Король по имени Экзотика умер! Да здравствует Республика!

Кумаси просыпается. Давно мне спать пора, но я еще подожду, пока не рассветет настолько, чтобы можно было рассмотреть, что за дома окружают меня, что за улица дала нам приют.

Первый автобус прогромыхал под окном. Как он называется? «Я — ганец!» Разве не прекрасно для первого утра в Кумаси?

Светает быстро, на глазах, как будто кто-то включил реостат. Легкий утренний туман сглаживает дома. Трехэтажная улица убегает под гору. Под углом к ней — другая, такая же. Кумаси, видно, обещает быть более компактным городом, чем Аккра. Улица, на которой мы живем, — торговая. Над дверьми магазинов — индийские имена владельцев. И арабские. Вот хорошее название для магазина — «Серафим и сыновья». Интересно, какой он из себя, Серафим? Толстый, спокойный, гладкий? А его сыновья? Они еще не успели растолстеть, ездят на гоночной машине, отсиживают положенное в ночных клубах и помогают папе считать выручку. Торговля в стране в основном не в ганских руках. Индийцы, ливанцы, сирийцы, а в более крупных фирмах — англичане, швейцарцы, греки. Так повелось еще при колониальном режиме.

Торговцы — предусмотрительный народ. Они уже за несколько лет до того, как Гана стала независимой, начали поддерживать национально-освободительное движение. Им-то все равно, кто у власти, лишь бы деньги шли. А деньги идут. Денег в Гане больше, чем в других странах Африки. Второсортное европейское добро привозится в Гану и распродается с хорошей прибылью. Торговцы жирны, бесстыдны и обходительны. Они отлично лавируют между постановлениями молодого правительства. Если правительство поднимает пошлины па предметы роскоши, поднимаются цены и на предметы первой необходимости. Торговцы не остаются в накладе.