Этническая история Беларуси XIX — начала XX века - [75]

Белорусы стали одним из последних народов в Европе, вставшим на путь национальной консолидации, что, впрочем, характерно для всей восточной части Центрально-Восточной Европы. Причины такого отставания чрезвычайно многообразны. Перед тем, как обозначить его общий характер, остановимся на конкретных, если так можно выразиться, двусторонних случаях.

Так, отставание по сравнению с эстонцами обусловлено следующими факторами. Во-первых, значительно более высоким уровнем модернизации в Эстонии. Едва ли не самое большое значение имел чрезвычайно высокий уровень грамотности, почти поголовной среди взрослого населения. Не меньшую роль сыграло развитие вертикальной и горизонтальной социальной мобильности. Эстонцам, как никакому другому народу региона, удалось создать устойчивые многопоколенные городские сообщества, численно доминировавшие среди городского населения. Подчеркнем, что при этом уровень урбанизации Эстонии был сравнительно низок, крупных городов, а тем более индустриальных центров здесь не было. Развитие социальной мобильности привело к созданию не только интеллигенции массовых профессий, но высококвалифицированных интеллектуалов, способных выработать национальную идеологию. Следует подчеркнуть, что их круг был относительно немногочисленным. Отсюда следует вывод, что «критическая масса» интеллигенции для того, чтобы она стала национальной, может быть относительно небольшой. Во-вторых, быстрому развитию эстонского движения способствовала, редкая для этого региона, простота этносоциальной структуры. Очевидность противоречий между абсолютным большинством, которое составляли эстонцы, и немецким меньшинством позволила с легкостью выразить социальный конфликт в этнических понятиях. В-третьих, свою роль сыграла принадлежность большей части эстонцев к протестантизму, который в наибольшей степени из всех христианских конфессий был способен органично соединиться с национальной идеологией. В-четвертых, большое значение имел вдохновляющий пример национального развития этнически родственных финнов, в том числе и на самых ранних ступенях консолидации эстонцев. И, наконец, в-пятых, безусловно, сыграло свою роль этнолингвистическое своеобразие эстонцев, в определенной степени предохранявшее их от германизации и русификации.

Все это позволило эстонцам достаточно успешно преодолеть воздействие тех факторов, которые, на первый взгляд, ставили вообще под вопрос возможность их консолидации в национальную общность. В их числе — практически полная «неисторичность», отсутствие в принципе каких-либо фактов, которые можно было бы трактовать как наличие этнической государственности в прошлом. Не меньшее значение имело не только отсутствие общего этнического самосознания, но и этнонима. Негативное значение имело и разделение эстонцев по конфессиональному признаку. Однако этническая история эстонцев красноречиво свидетельствует, что все эти «недостатки» достаточно легко преодолимы.

Ситуация с латышами во многом схожа: здесь свою роль сыграли и те же высокий уровень образования, социальная мобильность, конфессиональная принадлежность и этнолингвистическая самобытность. Однако по ряду параметров положение латышей было более сложным, чем у эстонцев. У них не только история, но и фольклор не давали достаточно материала для конструирования «героического прошлого». Едва ли не наибольшее негативное воздействие оказывала сложность этнической структуры — существенные региональные культурные и лингвистические различия, зафиксированные и в формах самосознания. К этому необходимо добавить и большие, чем у белорусов, внутренние конфессиональные различия, которые в сочетании с региональным фактором, как в случае с Латгалией, значительно осложняли формирование общего этнического самосознания. К числу тормозящих факторов необходимо отнести и сложность, по сравнению с Эстонией, этносоциальной структуры населения. Однако все эти негативные для национальной консолидации факторы были преодолены за счет следующего. Во-первых, наивысшего в регионе уровня экономического развития, который более чем в два раза превышал аналогичные показатели в Эстонии и почти в восемь раз — в Беларуси. Во-вторых, это достаточно высокий уровень урбанизации, как средний, так и выразившийся в наличии такого крупного города, мегаполиса по тем временам, которым была Рига.

Сравнение с украинцами требует более подробного рассмотрения. Здесь, помимо модернизационных отличий сыграли свою роль факторы «исторической памяти» и то, что можно условно называть «фактором Пьемонта». Наличие Восточной Галиции действительно существенно повлияло на развитие украинского национального движения. Однако не следует преувеличивать ее значение. Необходимо подчеркнуть, что национальное движение тут было вынуждено конкурировать, причем не всегда успешно, с москвофильством. Кроме этого, украинцы Галиччины подвергались ассимиляции, что отражено статистическими источниками. На наш взгляд, украинское движение в надднепровской Украине имело все шансы на успешное развитие, даже если бы Восточной Галиции вообще не существовало. Об этом свидетельствует и опыт эстонцев, латышей, а также финнов, которым не понадобились какие-нибудь «Пьемонты».