Этика. Том I. Происхождение и развитие нравственности. - [74]

, как это стремились утверждать эвдемонисты и утилитаристы. Вместе с тем Кант также показал, что для обоснования нравственности недостаточно и одного только чувства симпатии или сочувствия. Действительно, как бы высоко не было развито в человеке чувство симпатии к другим, тем не менее в жизни бывают минуты, когда это высоко-нравственное чувство вступает в противоречие, хотя бы и краткое, с другими стремлениями нашей натуры: человек вынужден решать как ему следует поступить в данном случае, при чем в человеке в эту минуту громко говорит нравственное сознание. Коренной вопрос этики и заключается в том, при помощи какой же способности человек разрешает эти столкновения двух влечений, и почему решение, которое мы называем нравственным, дает человеку внутреннее удовлетворение и одобряется другими людьми? В этом и заключается главный вопрос всего учения о нравственности и на этот вопрос Кант не дал ответа. Он только указал на внутреннюю борьбу в душе человека и признал, что в этой борьбе решающую роль играет разум, а не чувство. Такое указание не есть еще решение вопроса, так-как вслед за ним встает другой вопрос. „Почему же наш разум решает так, а не иначе?” Сказать, что при столкновении двух влечений разум руководится полезностью нравственного, Кант, справедливо, отказался. Конечно, соображения о пользе нравственных поступков для человеческого рода имели большое значение в выработке наших нравственных понятий, но кроме этого, в нравственных поступках остается еще нечто, не объяснимое ни привычкой ни соображениями о пользе или вреде для человека; и это „нечто” мы обязаны об‘яснить. Точно также и соображения о внутренней удовлетворенности, чувствуемой от совершения нравственного поступка, еще не достаточно: нужно об‘яснить, почему мы чувствуем такую удовлетворенность, подобно тому, как при об‘яснении влияния на нас известных сочетаний звуков и аккордов, нужно было доказать, почему такие то сочетания звуков физически приятны для нашего слуха, а такие-то не приятны, почему такие-то сочетания размеров и линий в архитектуре ласкают наш глаз, а такие-то „оскорбляют” его.

Ответа на основной вопрос всей этики Кант, таким образом, не смог дать. Но своим исканием более глубокого об‘яснения нравственных понятий, он подготовил путь для тех, кто следуя указаниям Бэкона — обратился, как это сделал Дарвин, к инстинкту общительности, свойственному всем животным, живущим обществами, как к основной способности человека, все более и более развивавшейся в истории его развития и тем самым открыл путь для создания новой реалистической этики.

О нравственной философии Канта было писано очень много и многое еще можно было бы сказать. Ограничусь, впрочем, лишь некоторыми добавочными замечаниями:

В „Основных Началах Метафизики Нравов” — главном сочинении Канта по этике, он честно признается, что мы не видим, почему мы должны действовать согласно нравственному закону — „другими словами”, писал он, „откуда получается обязательный характер нравственного закона”.[145] „Нужно открыто признаться”, продолжал он, „что тут получается род круга, из которого повидимому, нет выхода”. Мы признаем себя свободными, а потому говоря о целях, мыслим себя подчиненными нравственным законам; после чего признаем себя подчиненными этим законам, потому что мы приписали себе свободу воли (стр. 83-84). Разрешить эту кажущуюся ошибку мышления Кант пытался об‘яснением, составляющим сущность всей его философии познавания. Разум, говорил он, стоит не только выше чувства, но и выше познания, так как содержит нечто большее, чем то, что дают нам наши чувства: „разум выказывает такую чистую самодеятельность Reine Selbstthätigkeit в том, что я называю идеями, что он далеко переступает за границу всего, что могут дать чувства, и свою главную функцию он проявляет в том, что отличает мир чувственный от мира понимания и тем указывает пределы самого понимания” (т. IV „Сочинений” изд. Hartenstein‘a, стр. 299-301). — „Когда мы представляем себя свободными, мы переносимся в мир понимания, как часть его и признаем свободу воли, с ее последствием — нравственностью; тогда как считая себя обязанными поступить так, а не иначе мы рассматриваем себя принадлежащими одновременно и к миру чувственному и к миру понимания” — Свобода воли есть только идеальное представление разума[146].

Ясное дело, что Кант имеет здесь ввиду, что его „категорический императив” (т. е. безусловно повелительное) его нравственный закон, представляющий „основной закон чистого нравственного разума”, есть необходимая форма нашего мышления. Но Кант не мог об‘яснить откуда и благодаря каким причинам возникла в нашем разуме именно такая форма мышления. Мы же можем теперь, если не ошибаюсь утверждать, что она вытекает из идеи справедливости, т. е. признания равноправия всех людей. О сущности нравственного закона Канта написано было очень много. Но что больше всего мешало формулировке этого закона стать обще-принятой, — это было его утверждение, что „нравственное решение должно быть такое, чтобы оно могло быть принято основою всеобщего законодательства”. — Но, принято кем? Разумом отдельного человека или обществом? Если обществом, — то в таком случае для единогласной оценки поступка не может быть никакого другого правила, кроме