Этика Спинозы как метафизика морали - [97]
В этом фрагменте, как и во многих других, со всей очевидностью обнаруживается гедонистическая компонента морального идеала Спинозы. Можно привести еще один пример отождествления добра с аффектом радости: «Под добром я разумею здесь всякий род радости (laetitia) и затем все, что ведет к нему» (III 39 схол.)>33. Очевидно, что понимание природы аффектов у Спинозы приближается к эпикурейскому идеалу блаженной жизни и далеко отстоит от стоического учения о страстях души. Если Эпикур полагал, что наслаждение (hedone) есть «первое благо, сродное нам», а также «начало и конец блаженной жизни» (Диоген Лаэрций, X 129), то в число наслаждений (наслаждения в движении) он, наряду с прочими, включал и аффект радости (chara, соотв. лат. laetitia, или gaudium) (там же, X 136). Сложнее обстоит дело со стоическим пониманием радости (chara) – стоики относили ее к числу благих душевных чувств, или разумных расположений души (eupatheiai), противопоставленных страстям (pathe). В то же время, в отличие от эпикурейцев, они не включали «радость» в число наслаждений, поскольку в стоической этике любые виды наслаждения (hedonai), безусловно, относились к порокам>34.
Одновременно свободный человек у Спинозы наделен множеством благих качеств души (добродетелей), каждое из которых потребовало бы отдельного комментария (некоторых из них мы касаемся в различных главах нашей книги): человек свободный, т. е. живущий единственно по предписанию разума, не руководится страхом смерти, но стремится действовать, жить, сохранять свое существование на основании преследования собственной пользы, поэтому он ни о чем так мало не думает, как о смерти (IV 67); если бы люди рождались свободными, то они не могли бы составить никакого понятия о добре и зле (IV 68); при необходимости человек свободный может выбрать бегство с поля боя с таким мужеством и присутствием духа, как и сражение (IV 69); только люди свободные бывают наиболее благодарными по отношению друг к другу, поскольку только они бывают связаны между собой узами дружбы или стараются делать друг другу добро с одинаковым рвением любви (IV 71); человек свободный никогда не действует лживо, но всегда честно (IV 72)>35; человек является более свободным в государстве, где живет по общим установлениям, нежели пребывая в одиночестве; человек, твердый духом, никого не ненавидит, ни на кого не гневается, никому не завидует, никого не презирает и менее всего объят самомнением. Названная твердость духа (fortitudo) у Спинозы составляет основание истинной свободы (vera libertas) человека (IV 73 схол).
Как мы видели, аффект радости (пассивное состояние ума, подверженного смутным идеям) понимается Спинозой в качестве своеобразного проявления добра и добродетели. Как мы знаем (см. главу «Аффекты»), само определение добродетели у Спинозы включает в себя аффективную составляющую. Как известно, одна из характеристик добродетели у Спинозы необходимо предполагает присутствие в ней аффективных элементов. Это представление лежит в основании того гедонистического образа мудреца, который был нарисован им в схолии 2 к теореме 45 ч. IV «Этики». В соответствии с ним «невинные» в моральном смысле эмпирические удовольствия могут способствовать формированию позитивного склада ума, поскольку лежат в основании аффекта радости (laetitia), способствующего переходу ума к большему совершенству (III 11 схол.). Традиционные добродетели, которые для Спинозы свидетельствуют об активных состояниях человеческого ума – мужество (animositas) и великодушие (generositas), – рассматриваются им как разновидности желания, он называет их «действиями, вытекающими из аффектов», т. е. также не отрицает их аффективную природу (III 59 схол.).
Соответственно в схолии к теореме 11 ч. III «Этики» Спиноза утверждает, что любые переходы ума от одного состояния к другому при радости и печали остаются свидетельствами радикального несовершенства человеческого ума и характеризуются как пассивные состояния (страсти – passiones). Сам Спиноза вполне определенно высказался относительно различия между аффектом радости и реальной способностью человеческого ума находиться в состоянии активного действия: аффект радости может считаться благим лишь постольку, поскольку он оказывается согласным с разумом, т. е. он увеличивает способность человеческого ума к действию; в то же время он не дает возможности нам адекватно представлять себя и свои действия, поэтому и в данном случае в нем присутствует определенная мера пассивности.
Отсюда следует, что, будучи причастным к позитивному («благому») аффекту радости, мудрый человек не является в полной мере совершенным, поскольку этот аффект не дает ему возможности однозначно следовать своему первичному стремлению – сохранению своего существования (IV 20). Это стремление не должно ограничиваться каким-то определенным временем. Аффект же, будучи смутной идеей, неразрывно связан с телом, поскольку для Спинозы любые состояния ума выражают состояния тела, да и познание умом самого себя представляет собой восприятие им идей состояний тела (II 23). И пока существует тело, ум будет подвержен пассивным состояниям (V 21 и V 34). Поэтому
