Этика Спинозы как метафизика морали - [84]

Кроме того, одно и то же влечение (желание) может делать человека и активным, и пассивным (действующим или претерпевающим) в зависимости от того, какие идеи (мотивы) лежат в его основании. Вместе с тем релевантность человеческих желаний относительно многообразных мотиваций приводит к тому, что можно обнаружить столько видов желания, сколько существует видов радости и печали, которые их вызывают, и сколько существует тех объектов, со стороны которых мы подвергаемся воздействию. Можно сказать, что многообразие желаний определяется самой природой человеческого существа, состояния же этой природы (constitutio) всегда относительны, они складываются под влиянием многочисленных и разнообразных внешних воздействий (III 56).

5.2. Моральное качество волевого стремления

Волевое усилие определяет и моральное качество наших поступков. Поскольку всякое наше стремление является выражением свойственного человеку первичного онтологического интереса, связанного с желанием человека пребывать в своем существовании, или с его волей к бытию (а для Спинозы этот мотив, как мы знаем, лежит в основании всякой моральной добродетели – IV 22), то само определение морального добра и зла в моральной доктрине Спинозы оказывается производным от характера человеческих влечений. Если принять за аксиому тот факт, что человек стремится к благу и желает избежать зла, то само его стремление к чему-то или, наоборот, избегание чего-то обретает знаковый, ценностный и определяющий смысл – мы стремимся к чему-либо, желаем или хотим его не потому, что считаем это добром. Наоборот, мы потому считаем его добром, что стремимся к нему, желаем его и хотим (III 9 схол). Можно добавить: мы избегаем чего-либо, не желаем чего-то и отвергаем его не потому, что считаем его злом. Оно представляется нам злом, потому что мы избегаем, отвергаем и не хотим его. Как мы уже отмечали, для Спинозы такое решение нашей воли (и ума) не есть суждение вкуса, а имеет под собой объективное основание в самой «природе вещей» (конечно, при допущении, что сам этот порядок вещей выводится нами из необходимости божественной природы и потому обладает определенной реальностью). Ведь, как полагает Спиноза, нашему уму «по природе» свойственно стремиться к полезному, т. е. благому для себя. Сразу напрашивается вопрос: а всегда ли наши влечения (стремления, желания) соответствуют высшему природному критерию? Как мы знаем, бросающиеся в глаза ошибки человеческого ума Спиноза связывает с обычным порядком вещей, который заставляет нас так или иначе отклоняться от указанного высшего природного предназначения человека, хотя это не отнимает у нас права при случае реализовать свои правильные стремления (II 47 схол.). Очевидно, что в приведенной выше дефиниции добра и зла (III 9 схол.) Спиноза фактически делает моральное добро заложником субъективной воли именно вследствие ее определенности «обычным порядком» вещей, который, как признает сам автор «Этики», скорее склоняет наш ум к неадекватному постижению реальности. А это чаще всего побуждает нашу волю руководствоваться в своих стремлениях неблагими мотивами.

Между тем такого рода обреченность моральной воли человека на служение эмпирическому порядку вещей, который релятивизирует ценностные ориентиры моральной жизни, не упраздняет всего содержания человеческой природы. Как мы видим, Спиноза полагает в основание ценностного морального суждения само человеческое стремление (желание, хотение), т. е. ставит нравственную определенность вещи в зависимость от каждой человеческой воли, а следовательно – от множества человеческих воль. При этом он утверждает, что всякое человеческое стремление имеет под собой некоторые объективные основания в самой «природе вещей»: «Всякий по законам своей природы необходимо чувствует влечение (appetit) к тому, что считает добром, или отвращается от того, что считает злом» (IV 19). Но ссылка на человеческую природу как основание морального суждения обладает не только преимуществами, которые заключает в себе идея морального натурализма, но и ее недостатками (об этом у нас шла речь в главе «О натурализме Спинозы»). Ее серьезный недостаток – неопределенность самого понятия природы. Достаточно вспомнить, что общее понятие природы у Спинозы реализует себя на двух уровнях структуры его метафизического универсума – природы порождающей и природы порожденной (natura naturans и natura naturata). Несомненно, определение добра и зла как производных от аффектов радости и печали связывает их со сферой природы порожденной., которая наглядно претворяется в известный нам «обычный порядок» природы. И пока человек остается в его пределах, он не может надеяться на объективность своих представлений о добре и зле, поскольку суждения об этих универсалиях морального бытия сами являются производными от его собственных, очень неоднозначных и изменчивых, состояний или от его субъективной природы, которая выражает себя в его стремлениях.

Двойственность (неоднозначность) определений природы у Спинозы проецируется и в онтологическое пространство. С одной стороны, в теореме 19 ч. IV Спиноза называет влечение (appetitus) к добру сущностью (essentia), или природой человека, ссылаясь на схолию к теореме 9 ч. III. Но в этой схолии, как мы уже отмечали, данная сущность включена в «обычный», эмпирический порядок универсума и составляет ординарное проявление такого миропорядка. Поэтому влечения (стремления) такой сущности также будут неоднозначными и окажутся зависимыми от тех внешних сил, под влиянием которых эта сущность складывается. Спиноза говорит о могуществе внешних причин, превосходящих силу человеческого существования (IV 3). Если так, то подобного рода сущность никак не сможет быть залогом адекватности суждений морального субъекта относительно добра и зла. Его «естественные» стремления к тому, что он считает добром и злом, будут, в лучшем случае, вероятными заключениями из неопределенных посылок, с чем соглашается и сам Спиноза (II 28). Чтобы обладать объективными основаниями для