Этика Спинозы как метафизика морали - [40]

достижения человеческой свободы, или блаженства. Отсюда, как полагает Вольфсон, следует, что этический императив был определяющей движущей силой его мысли⁷. Заметим, что обозначенная выше иерархия трех важнейших философских дисциплин примерно соответствует стоической триаде – логике, физике и этике. Дж. Беннетт, авторитетный американский исследователь философии Спинозы, также высказал свои соображения относительно того, почему работа называется «Этика», правда, его суждения далеки от метафизики и скорее отмечены чертами прагматизма и позитивизма⁸.

Если классика тяготеет к идее единства этики и метафизики (конечно, с приматом метафизики), то некоторые современные подходы к этой проблеме выглядят более радикальными. Немецкий специалист по антропологии Спинозы В. Бартушат решает проблему соотношения метафизики и этики в доктрине Спинозы следующим образом: этика не нуждается в качестве своего основания в существующей независимо от нее и предшествующей ей метафизике. Наоборот, этические проблемы, и особенно проблема возможности разумного человеческого поведения, сами инициируют появление соответствующей себе концепции бытия. Как полагает Бартушат, в «Этике» Спинозы этический интерес оказывается независимым ни от какой метафизики.⁹ По его словам, в Первой части «Этики», которая посвящена определениям Бога и субстанции, о них ничего не говорится, потому что здесь вообще ни о каком содержании речь не идет. Для своего содержательного наполнения (видимо, речь должна идти о моральном содержании всякой метафизической конструкции) сама субстанция нуждается в некотором эмпирическом материале, который вместе с тем из субстанции не выводим. Дух и тело различаются не потому, что следуют из различных атрибутов Бога; наоборот, именно потому, что они различны, Бог, продуцирующий их, сам должен быть разделен на отличающиеся друг от друга атрибуты¹⁰.

Здесь слышны отголоски постмодернистского вызова метафизике, в частности, осуществленной Делёзом критики самой платонической конструкции, которой придерживался и Аристотель, давший начало описанной выше традиции в понимании иерархии философских дисциплин. Как мы видим, такого рода деконструкция, зачастую ничего не изменяя в понимании самой структуры универсума у Спинозы, совершает инверсию значимости его компонентов. В этом случае не этика соизмеряет свои притязания с ресурсами предшествующей ей метафизики, как это было раньше, а наоборот, метафизика отвечает на вызовы этики, выстраивая соразмерную ей онтологию. В то же время, как нам кажется, даже при наличии очень современных интерпретаций доктрины Спинозы, в частности, у Делёза¹¹, философская доктрина Спинозы, как и его этика, в общем и целом остается в почетном «плену» у нескольких старых метафизических традиций. Как замечательно выразился X. Вольфсон, за «Этикой» Спинозы, которая представляется самим ее автором как «more geometrico demonstrata» («доказанная геометрическим методом»), скрывается другая, более значимая «Этика» – «more scholastico rabbinicoque demonstrata» («доказанная в духе схоластики и раввинической традиции»)¹².

Между тем приведенное выше определение метафизики как основания этики, или базиса моральной философии, само по себе не содержит и не выделяет специфических признаков, которые могли бы характеризовать своеобразие морали как практического отношения к миру. Метафизика как общая теория бытия предлагает в действительности слишком общее описание моральной сферы, а нам необходимо выделить специфические черты этического дискурса – его нормативно-моделирующую природу и телеологическую направленность.

3.2. Идея моральной телеологии

Понятие базиса, или основания соотносится прежде всего с образом почвы или фундамента, на котором нечто стоит или из которого что-то вырастает. Для его обозначения мы традиционно прибегаем к аристотелевскому термину «to ex hou» («то, из чего»), который переводится как «действующая причина». Но весь смысл морального обоснования и этической спецификации того или иного феномена человеческого существования предполагает как раз учет не действующих причин, а целей человеческого стремления, то есть того, ради чего (с какой целью) совершается поступок (аристотелевское to hou heneka). Можно считать его целевой причиной наших действий. Кант различал два типа каузальности – механическую причинность, или действие на основании механических законов (эта разновидность каузального порядка близка к детерминизму Спинозы, который прямо противопоставлял действующие в природе «механические силы» божественному или сверхъестественному искусству, служащему «убежищем невежества»), и целевую причинность (действие в соответствии с конечными причинами)¹³. В моральной практике целевая причинность предполагает действие в соответствии с намерениями или в соответствии с некоторым разумным понятием (моральным законом), которое, кроме того, обладает и моделирующими функциями относительно частной человеческой воли.

В этом смысле для этики Спинозы важнейшее значение приобретает проблема телеологии природы. Одним из самых авторитетных и основательных критиков идеи целесообразности у Спинозы был Кант