Этика Нового Завета - [7]

Более радикальный вариант этого возражения могут высказать интерпретаторы, находящиеся под влиянием постмодернистской герменевтики: дескать, не существует «текста», внешнего по отношению к традициям и нормам интерпретации, принятым среди тех или иных групп читателей[23]. Развернутую критику я предложу далее, в анализе трудов Стэнли Хауэрваса (раздел 12.4), а пока ограничусь следующим замечанием: последовательное развитие этой мысли противоречит не только подлинной функции Писания в богословском дискурсе классического христианства, но и всеобщей человеческой убежденности в том, что тексты обладают ограниченным диапазоном смысла[24]. Да, всем толкованиям сопутствуют свой культурный контекст и своя традиция. Однако это не означает, что текста не существует или что текст не обладает властью рождать или ограничивать интерпретации. Исторически Церковь смотрела на Писание как на Слов о extra nos, голос, способный корректировать и критиковать традицию. Именно такой подход к Писанию был основополагающим для Реформации. Отказ от него влечет за собой далеко идущие богословские последствия. Между тем люди, глубоко погруженные в Писание, часто свидетельствуют: они слышат, как текст им говорит вещи, которых они не знали и не ждали, к которым их не подготовила их церковная традиция, которых они, быть может, слышать и не хотят. Как относиться к такому опыту? Как к самообману? Или к ощущению силы Слова Божьего? Или  существует более скромное и основанное на здравом смысле объяснение: тексты имеют определенный диапазон семантических возможностей, и можно провести четкую грань между миром сигнификации текста и его интерпретацией в традиции? В данной книге я принимаю последнюю из упомянутых возможностей. Традиция глубоко влияет на наше прочтение, но между традицией и текстом сохраняется постоянное творческое напряжение. У Писания есть собственный голос, и долг добросовестного интерпретатора - прислушиваться к этому голосу, осмысливая его как с помощью его собственной традиции, так и без нее.

Еще одно возможное возражение: могут сказать, что я обращаю слишком мало внимания на исторический контекст и развитие новозаветных этических учений. Не искажаем ли мы картину жизни раннехристианских общин, фокусируя внимание на канонических документах? Здесь заслуживают внимания три момента.

Первое. Следует ли новозаветной этике заниматься тем, что находится вне текстов? Представители исторической критики часто видели свою основную задачу в том, чтобы выявить истоки тех или иных идей, содержащихся в текстах. При таком подходе исследователь новозаветной этики занимается преимущественно источниками, реальными и гипотетическими, возможно, уделяя особое внимание реконструкции этического учения Иисуса и отличию его от канонических представлений о нем[25].

Второе. Следует ли новозаветной этике заниматься очерчиванием траекторий развития раннехристианского этического учения? Тут, конечно, каноническими текстами ограничиваться нельзя. Историк должен  взвесить  и ту информацию, которую содержат внеканонические материалы[26].

Третье. Следует ли новозаветной этике заниматься социальным этосом и обычаями раннехристианских общин? Исследователь, преследующий такие интересы, будет смотреть на новозаветные тексты как  на  окно, через  которое можно увидеть, хотя бы через тусклое стекло, социальный мир и повседневную жизнь христиан І века[27].

Все эти вопросы сами по себе интересны, но на них сложнее дать определенные ответы, чем порой полагали прежние поколения новозаветников.

Читатель легко увидит, что я стою на плечах других исследователей. Мое прочтение канонических документов использует результаты научных работ по источникам, развитию и социальному контексту этих документов. Все это относится к тому, что я называю дескриптивной задачей. Серьезному исследователю текстов без внимания к таким факторам просто не обойтись; в книгу нельзя не включить результаты исторической критики. Однако моя основная задача состоит в другом: рассмотреть богословскую проблему того, как следует формировать этические нормы и обычаи современной Церкви на основе Нового Завета. Вопросы об историческом контексте Нового Завета здесь отходят на второй план. Мой ответ критикам звучит так: я не игнорирую историческую проблематику, а включаю ее в более глобальный проект интерпретации. Детально же анализировать исторические вопросы в рамках настоящей книги невозможно. Читатели, которые хотят ознакомиться с более подробным исследованием конкретных исторических проблем, могут обратиться к литературе, указанной в сносках.

Следующее возможное возражение: почему я не рассматриваю Ветхий Завет? Если Церковь считает Ветхий Завет священным Писанием, разве не естественно при обсуждении библейских этических норм рассмотреть весь канон? Нет ли у меня какого-то маркионитского предубеждения против Ветхого Завета? На это я должен ответить: читатель легко убедится, что я считаю Новый Завет постижимым только как герменевтическое усвоение Писаний Израиля[28]. Поэтому, хотя отдельно рассматривать ветхозаветные тексты здесь нет возможности (для этого надо писать отдельную книгу, гораздо большую, чем эта), в своей интерпретации Нового Завета я попытаюсь показать: убеждения его авторов сформированы свидетельством Ветхого Завета. (Подробнее см. в разделе 13.4.)